Прогуливаясь по замку, Вольген неожиданно для самого себя оказался в зале с портретами его предков, но не всех, а лишь тех, кого он признавал и кем восхищался. Остальным же суждено было пылиться в мрачной комнате одной из башен замка, где и нашел свой приют портрет его сына. Его Величеству нравилось бывать в этой части замка и прогуливаться под взглядами бледно-голубых глаз Нургана, Горзефа или Урдана. Вольген остановился у портрета первого короля, рожденного в королевстве Дрэйгон.
С полотна обрамленного темной рамой на него величественно взирал воин в поврежденных от вражеского оружия доспехах и сжимающий рукоять своего верного боевого друга. Удивительно, как в те времена художник сумел искусно изобразить живой блеск одноручного меча из драконьей стали. Русые волосы мужчины едва касались плеч, а губы навечно застыли в надменной усмешке.
Король Моргерд к несчастью был слишком суеверен и никогда не менял покрытых паутиной трещин доспехов. Подобно отцу, королю Дрэйвину, он также пал в бою до конца сжимая рукоять своего меча. В книгах писали, что королевские доспехи не выдержали вражеского натиска и пылью рассыпались под последним смертельным ударом булавы.
Но в отличие от отца, Моргерд был захватчиком, а не создателем. Именно с него и началась двухсот пятидесятилетняя эпоха завоеваний других земель и королевств. Жаль только, что не все потомки разделяли желания и мечты своего великого предка. Одни встречали свою смерть на поле боя, сраженные вражеским оружием, других же забирала болезнь или яд, но был и тот, кто нашел свою смерть на острие кинжала направленного рукой юного принца.
Когда-то у Вольгена была иная мечта. Он хотел быть сыном одного из королей прошлого, тогда бы они вместе поставили на колени не только остров Доркхадас, но и весь мир. “Власть и сила – вот перед чем может склонить свое колено Великий король”. А ведь он почти подчинил себе остров Доркхадас, но проклятый враг оказался намного сильнее, чем он думал. Долгие годы Вольген пытался обратить его в бегство и в конце повергнуть в пучины темных вод забвения, но Время слишком беспощадно и каждый новый поединок приносил Вольгену лишь ненавистную горечь поражения.
Больше, чем собственного сына, Вольген ненавидел Время, превратившее некогда сильного воина в слабого старика. Еще несколько лет назад он мог удерживать меч в руках, а сейчас стоило взяться за рукоять и руки невольно начинали дрожать. Каждое новое утро он с отвращением замечал, как на теле появлялись новые пятна и нити морщин, врезающихся в плоть и порождающих отвратительно глубокие ущелья. Вольген уже давно позабыл, как выглядит его собственное отражение не только в зеркалах, но и в глазах слуг. Особенно он злился, когда замечал, как его кожа начинала стремительно превращаться в лохмотья, свешиваясь, словно знамена презираемого им врага.
“Будь они прокляты! Зачем только Великий Кехтаол создал Время и Смерть”. Вольген облокотился о деревянную раму портрета. От гнева дыхание сбилось, и он отчаянно пытался его восстановить. Взгляд лихорадочно блуждал, выхватывая то яркие пятна на картине, то серость каменных стен и пола. Тихий смех, доносящийся издалека, незаметно подкрался в попытке напугать или оглушить короля, забыв, что Вольген слишком хорошо знает его владельца. “Снова Время насмехается надо мной!” Пожелтевшие от времени ногти едва вгрызались в дерево, оставляя жалкое подобие борозд. Но он не сдастся, не в этот раз. “Еще немного и я одержу победу над ними! На этот раз ритуал должен пройти удачно”. Хотелось схватить меч и одним ударом заставить врага навсегда замолчать, но тело отказывалось подчиняться и двигаться, а оглушительно скрипучий смех продолжал эхом разносился в сознании короля. Поднимая со дна омута памяти давно позабытое детское воспоминание, когда Вольген восхищался не только своими предками-захватчиками, но и обычным капитаном, обучавшим его бою на мечах.
Облаченный в невзрачные и потертые одежды мальчик, крепко держа за руку высокого мужчину, уверенно шагал по каменным дорогам Кораниса, почти не сводя восхищенного взгляда со своего спутника. В глазах посторонних людей они ни чем не отличались от отца с сыном гуляющих по городу. Мужчина часто наклонялся к мальчику, рассказывая о чем-то и не догадываясь, что весь детский восторг никак не был связан с их тайными прогулками по столице. Мальчику были безразличны копошащиеся вокруг них муравьи, и он едва удостаивал их своим вниманием. Зато совсем иными глазами он смотрел на того, кто слыл самым сильным воином девяти королевств и не проиграл ни единого поединка на мечах.