Рискованное противостояние с собственной слабостью затянулось. Пытаясь хоть как-то облегчить себе участь, Нил прибегнул к хитрости, решив занять затуманенный рассудок математическими вычислениями — взяв за основу число семь, он стал раз за разом прибавлять к этому значению девятку, занимая мозг несложными, но все же требующими концентрации вычислениями.
«Семь, шестнадцать, двадцать пять, тридцать четыре, сорок три… Опять сорок три, — резкая боль в руке и вот ряд чисел вновь проносится в сознании. — Пятьдесят два, шестьдесят один, семьдесят», — продолжил высчитывать де Голль. В совокупности с терапевтической болью, гимнастика для ума неплохо удерживала его в сознании, хоть это и стоило, как ему тогда казалось, титанических усилий.
И вот борьба со сном подошла к концу. Когда счет Нила перевалил за три тысячи, двое уже знакомых парню санитаров заглянули в барак, поочередно осматривая пациентов. Мрачная двоица подобралась к нему и де Голль применил абсолютный максимум своих актерских способностей, очень глубоко и при этом медленно дыша, демонстративно смотря немигающим, пустым взглядом куда-то вдаль.
Сверка с записями, проверка пульса, осмотр крохотных зарослей грибка — все шло в точности как в недавнем видении. Каждый маленький аспект, каждое невольное движение, каждый многозначительный взгляд были для де Голля не новы.
— Эй, ты меня слышишь? Можешь проследить глазами за пальцем? — будто вновь репетируя уже просмотренную Нилом пьесу, громко бухтел санитар, водя своими толстыми пальцами в десяти сантиметрах от лица застывшего де Голля.
Неприятно оттянув веко юноши, не позабыв с умным видом осмотреть пожелтевшие склеры и раздражающе причмокнув, санитар вопросительно покосился на своего коллегу.
— Готов. Грузим его.
«Даже не заметили подвоха? Они же проверили мой пульс. Ублюдки, да им же просто наплевать. Неужели меня забирают вовсе не из-за моего состояния, а просто по графику? Если бы к этому моменту я еще мог ходить, они бы тоже поволокли меня на убой, как скотину, чье дальнейшее содержание экономически невыгодно?» — Почему-то этот факт особенно задел юношу, он сильно сжал кулак с камнем, стиснув зубы до звона в ушах. Резкая боль слегка освежила голову юноши, позволяя сохранить трезвость рассудка в то время как его подобно тяжелому багажу тащили на носилках через бесчисленные коридоры храма.
Нилу приходилось и дальше играть роль чтобы не вызвать ненужных подозрений. Осторожно осматриваясь он с легким любопытством разглядывал внутреннее убранство своей тюрьмы, подмечая любопытные детали. Бледный свет газоразрядных ламп озарял великое множество разнообразного медицинского оборудования и необычной разборной металлической мебели, доверху забитой колбами, мензурками и исписанной печатной бумагой. Все стены были буквально уставлены походными сумками из которых виднелись сборные части вышеописанного инструментария. Примерно половина стеллажей и шкафов лежала в разобранном состоянии на полу. Между всем этим множеством оборудования, мебели и бюрократической макулатуры сновали десятки молодых ребят, утаскивающих полные сумки и приносящих пустые. По всей видимости начальство очень спешило покинуть это место, забрав с собой все что только можно. О причинах такой спешки оставалось только догадываться, но у де Голля не оставалось и малейших сомнений что треклятый грибок имел к этому непосредственное отношение.
Лишь единожды в процессе переноски юноше пришлось прибегнуть к своей болевой терапии — вблизи места назначения, приглушенный свет, вместе с царившей здесь приятной прохладой начали неумолимо склонять парня в сон, очаровывая его взор переплетающейся сетью проводов у стен да глубокими темными туннелями, что изгибами уходили в неизвестность. Неприятные болевые ощущения в районе ладони быстро напомнили ему о плачевности своего положения.
Нила принесли в «зал последнего осмотра» — так он назвал его про себя. Резкий запах микстур, вперемешку с вонью немытых, слегка подгнивающих тел, заставил парня едва заметно содрогнутся, вдыхая ртом, дабы хоть частично избавить себя от еще одной пытки. И вот уже железо хирургического стола неприятно холодит его едва прикрытое простыней тело. Несколько уже известных ему вершителей судеб незаинтересованно характеризируют и обсуждают его, как если бы он был куском мяса, выставленным на продажу. Все заканчивается откровением одного из местных работников о том, что скоро яму с трупами будут поджигать — осталось подождать до девяти, и целая куча человеческой массы перестанет быть проблемой.