После сближения с Дэмианом тактильный голод становился явственнее, а с наступлением карантина возможностей потратить энергию стало гораздо меньше. Я вдруг подумала о том, что мне предстоит пережить так 21 день. Не имея возможности куда-то деться. Только курсировать по этажам до тех пор, пока состояние атмосферы не позволит мне выйти наружу хотя бы в полной, самой мощной экипировке. Вот тогда, когда начнутся проверки, рейды и замеры, я смогу отвлечься от нарастающего напряжения. Я была уверена, что после Патрика уже никогда не смогу испытывать физического влечения к мужчине. И я ошибалась.
Браунинг не был в моём вкусе: ни внешне, ни внутренне — абсолютно мимо. Ещё с месяц назад я и не взглянула в его сторону. А сейчас у меня будто бы сбился внутренний компас или изменились вкусы — я, наконец-то увидела его перед собой. Увидела и не могла теперь оторвать глаз.
Я удалялась всё дальше по коридору и, подойдя к двери склада, коснулась считывающего устройства пропуском. Здесь было пусто, темно и тревожно: костюмы спецзащиты первого класса А+ стояли вдоль стен словно замурованные в стену мумии, их чёрные пустые глазницы смотрели прямо на меня. В углу пустовали рабочие столы складских служащих, туда я и направилась.
Когда я нажала кнопку вызова, все слова, что вертелись у меня в голове, вмиг выветрились. Остался один монотонный гул телефонной связи, прерываемый секундами тишины. Живот прилипал к рёбрам, а ладони потели — мне вдруг сделалось жутко от того, что я не смогу помочь. Не смогу ничего сказать, а Дион и слушать не станет. Что она наделает глупостей и пострадает. Когда звонок прервался и экран потемнел, я едва не выронила комм. Дион сидела в своей комнаты, шторы были задёрнуты, а свет не горел, и я не сразу смогла вычленить из густой тьмы её лицо — подсветка её телефона была убавлена на минимум, оно сливалось с окружением, только белки глаз с красными прожилками капилляров говорили о том, что Дион всё-таки в эфире.
— Привет, — испуганно прошептала я.
— Тебе мама позвонила, да? — она сбила меня на подходе, и я поняла, что готовилась зря. Мне придётся импровизировать.
— Она волнуется. И я волнуюсь.
— Ты не звонила мне с июля, — в её голосе не было истеричных ноток, она была холодна и спокойна, и это пугало куда сильнее. Я была готова к слезам и крикам, но никак не к каменной решимости принять неизбежное. Именно с таким настроем, в полной уверенности, люди совершают самые серьёзные шаги и самые страшные свои ошибки. Сейчас ей было не четырнадцать, в её глазах сквозила вековая печаль. Почему любовь называют самым прекрасным чувством на земле, если оно заставляет нас так страдать?
— Я прошу у тебя прощения за это. Я поступила, как последняя эгоистка, — я вздохнула. Признавать вину тяжело, но после чувствуется облегчение. Когда сказать в своё оправдание нечего, остаётся только искренность. — Милая, ты мне очень дорога. Правда. И мне очень жаль, что я так и не позвонила тебе. Понимаешь, мне всегда казалось, что я обуза для вас. Я знаю, что это не так, да, но именно поэтому я сторонилась. Не хотела мешать. Дай мне шанс исправиться?
Ей очень нужен был кто-то. Желание выговориться и поделиться своей бедой оказалось сильнее обиды. Дион вздохнула.
— Ты наверняка уже всё знаешь. Мы каждый час списываемся. Он в больнице, ему очень плохо. Под глазами синяки… — её монотонный голос сорвался, Дион задушила всхлип в кулаке. Совсем как взрослая.
— Он поправится.
— Кто-то хоть раз поправлялся, Флор?! — она чуть повысила голос, а потом усмехнулась, словно бы уличила меня во лжи. А я всего лишь кособоко пыталась поддержать…
— Помнишь, когда я впервые пришла к вам домой? — В одном носке и домашних тапках, в трениках, в футболке с разорванной горловиной. В слезах, с опухшим лицом, благо без синяков, была бы, как баклажан. Такое вряд ли забывается. Я помнила до секунды… — Мне было так плохо и больно, что я думала, дня не протяну, умру. Я сейчас скажу не то, что ты хочешь услышать, но я скажу, — это был полнейший экспромт, я не знала, как это подействует на неё, но иного варианта я не видела. Набрав полные лёгкие воздуха, я выдала. — Даже если случится самое страшное, Ди, ты это переживёшь. Ни одна даже самая сильная любовь не стоит твоей жизни, Дион.
Она замерла на мгновение, ошарашенная. А потом расплакалась. Её решимость умереть треснула, словно корка льда. Она боялась умереть. Дион очень любила маму, папу и сестёр. Она любила не только этого несчастного мальчика, но и свою семью. Я заставила её вспомнить об этом.
— Я больше не встречу такого, как он. Ты вот смогла полюбить кого-то после Патрика? Нет же?!