— Несерьезно, — припечатал Нтай.
Возникла короткая пауза. Трое бывших пассажиров «Golden Sun», покрутились в контейнере, обмениваясь многозначительными взглядами.
— Мы соберем триста миллионов, — тихо сказал Парсиваль Фелклинг.
— Триста миллионов US-долларов золотом, — уточнил Тигрис.
— Извините, — сказал банкир, — но такая операция невозможна. Это же десять тонн.
— Фигурант прав, — заметил мастер-сержант, — Золотом не получится. Пусть будет купюрами по 20 долларов. Только, чур, не новыми, а юзаными.
Фелклинг тяжело вздохнул.
— Послушайте, полтораста тысяч пачек двадцаток это тоже нереально.
— А как вы предлагаете? — спросил Нтай.
— Мы переведем их на любой счет, который вы укажете, — ответил банкир.
— Хэх… — мастер-сержант почесал в затылке, — Если бы у нас был счет…
— Если у вас его нет, то я могу вам его открыть за час.
— Ага! А потом списать с него наши деньги? Знаем мы такие фокусы.
— Какие гарантии вас устроят? — спросил Фелклинг.
— Хэх… Если бы я в этом разбирался…
— Надо позвать Диггера, — перебил Тигрис.
— О! Точно! — Нтай поднял палец к потолку, — Надо позвать Диггера.
— Кто это? — с тревогой в голосе, спросил Нейдлиц.
— Надежный парень, — ответил стрелок-инструктор.
— И головастый, вроде Ленина, — добавил мастер-сержант.
На этой стадии коррупционного диспута, Генрих Думстад, старпом «Golden Sun», сообразил, что в сделке никак не упоминается экипаж яхты.
— Эй! — воскликнул он, — А как же мы!?
— Вы? — равнодушно переспросил Вольфганг Рорхбаум.
— Да, мы! Мы что, по вашему, не люди?
— К сожалению, — вздохнул консультант Еврокомиссии, — наши фонды ограничены.
— Эй! Вы что, бросаете нас?
— Давайте будем реалистами, — предложил Конрад Нейдлиц.
— Да вы просто суки! — завопил кто-то из матросов.
— Вы грубы, — заметил чиновник ЮНЕСКО и, обращаясь к мастер-сержанту, очень спокойно попросил, — Вы не могли бы избавить нас от общества этих людей?
— Легко! — ответил Нтай, вытащил из кармана своего комбинезона алюминиевую боцманскую дудку и свистнул.
Из противоположного угла ангара появилась дюжина папуасов, одетых в униформу «tropic-military», и вооруженных пистолет-пулеметами с примкнутыми штыками.
— Чего надо, команданте? — спросил их предводитель.
— Этих шестерых мы передаем местным властям — сказал мастер-сержант, — Только сделайте так, чтобы когда красные кхмеры будут их забирать, старшина по конвою написал расписку по установленной форме, а не как попало.
— Ясно, команданте, — ответил предводитель папуасов, и дал знак своим бойцам.
Через минуту, шестерых членов экипажа уже вели к выходу из технического ангара, одинаково приставив им штыки к спине между лопатками. Матросы повиновались конвоирам (а что им было еще делать), но при этом ругали бывших VIP-пассажиров такими словами, какие редко услышишь даже в голландском портовом борделе.
— Ничего личного, — произнес Нтай, проводив глазами процессию, — Ним Гоку надо содрать с кого-нибудь кожу. Без этого никак.
— Надеюсь, они не будут долго мучаться, — со вздохом, сказал Парсиваль Фелклинг.
31.03. Университетский инфо-канал Kimbi-wiew.
Тимор — Атауро — Хат-Хат.
Репортаж Пепе Кебо.
Aloha foa! Это я Пепе Кебо с плавучего атолла Хат-Хат! Цинично воспользовалась приятельскими отношениями с Лэсси Чинкл, моей соседкой по жилому модулю, и получила возможность пообщаться в непринужденной обстановке нашего клуба с математиком Кватро Чинклом — ее сводным братом… Кватро, ты возмущен таким бессовестным поведением прессы в моем лице?
Кватро Чинкл: Я возмущен, если говорить о тебе, как об абстрактном представителе прессы. Но если говорить о тебе конкретно, то с чего бы я стал возмущаться вполне естественным поведением симпатичной девушки? Я имею в виду твое естественное желание узнать поближе такого привлекательного парня как я. Ответ принят?
Пепе Кебо (смеется): Ответ принят! Скажи, а как у тебя получилось появиться здесь практически мгновенно после звонка Лэсси?
Кватро Чинкл: Я бы не сказал, что мгновенно. Я прилетел через 4 часа после звонка Лэсси. Объясняю, как это получилось. С 13 по 27 марта я проводил цикл занятий в экономическом колледже на Хотсарихиэ, на юго-западе округа Палау. После этого я задержался там на три дня, просто потому, что место очень интересное. А потом я собирался погостить у Лэсси на острове Понпеи, Каролины. Вдруг, она звонит мне и сообщает, что находится не дома, а на Тиморе. Парадокс в том, что с Хотсарихиэ до Тимора вдвое ближе, чем до Понпеи. Даже при моих любительских способностях к пилотированию, собственно дорога заняла у меня два с половиной часа.
Пепе Кебо: А что именно ты любительски пилотируешь?
Кватро Чинкл: Турбовинтовой «Fiji-canard». Это несколько устаревшая флайка. Лэсси сразу после «Aloha!» обозвала меня «тормозной улиткой». Она с детства считает меня медлительным. Я привык. Последний раз я обиделся на нее лет 15 назад — она ночью намазала мне физиономию зубной пастой. С тех пор Лэсси немного повзрослела.
Пепе Кебо: А почему тебя назвали «Кватро», если из пятерых детей ты второй по старшинству, а не четвертый?
Кватро Чинкл: Потому, что практически я появился в доме четвертым, уже после Алюминиевой революции. Я родился на Киритимати, приблизительно в 5-м году до Хартии. Во время гражданской войны 1-го года, там произошло крупное морское сражение, а в городке Банан была батарея колониальных гвардейцев. Ее снесли из корабельной артиллерии вместе с частью городка. Я в тот момент гулял, а от дома практически ничего не осталось. Потом меня подобрал военный патруль, а дальше — обычная процедура. Вообще-то с новой семьей мне повезло. Хотя, почему с новой? Просто с семьей. Ту, которая была, я едва помню. Так, что-то отрывочное.
Пепе Кебо: Кватро, а как начался твой увлекательный роман с математикой?
Кватро Чинкл: По-семейному. Братик Тревор учился в 5-м классе, а я — в 3-м, когда внезапно обнаружилось, что я очень неплохо могу решать его домашние задания по математике и по прикладной механике. Тревор в тот период был фантастическим балбесом. Это сейчас он солидный парень, у него две vahine, шестеро детей и очень неплохой региональный бизнес. «Elvis-y-Chinkl Energetic Facets Fabric», на атолле Пингелап. Детали для химических аппаратов и мини-АЭС. В общем, для меня весь интерес к математике начался с тестов из его учебника. Когда Тревор пошел в 8-й, подготовительный класс перед колледжем, мы спалились. У нас был общий тичер, который догадался, что некоторые тесты делает один человек. Сперва он, конечно, подумал, что Тревор делает тесты за меня, а когда выяснилось, что все наоборот… Короче, тичера зовут Эйраэро Онно. Это он толкнул меня в серьезную математику.
Пепе Кебо: А что такое серьезная, современная математика? Это — наука или это абстрактное искусство, у которого бывают научные приложения?
Кватро Чинкл: Я выскажу свое мнение. Математика для науки это как венчурное подразделение авиастроительной фирмы. Математика создает прототипы научных методов, о которых заранее неизвестно, найдут ли они практическое применение в обозримом будущем. Так венчурный авиа-дизайнер рисует некий концепт флайки. Оригинальный, эстетичный, сверкающий своей новизной, и не задумывается о его конкретном практическом назначении. Этот концепт может оказаться востребован обществом через год, или в более отдаленном будущем, или вообще никогда. Для единичного концепта это заранее не известно, это статистическая величина, и она определяет инженерно-экономический потенциал исследуемого класса венчурного дизайна. Научно-прикладной потенциал математики устроен примерно так же.
Пепе Кебо: А можно на примере?
Кватро Чинкл: Легко. Когда Феликс Хаусдорф в конце XIX века занялся некоторыми обобщениями и парадоксами понятий «предел» и «непрерывность», это выглядело интеллектуальной игрой, заведомо не имеющей отношения к жизненной практике. А сейчас это называется: «общая топология» и широко применяется в компьютерной и биологической инженерии, в структурно-экономическом анализе, в физике высоких энергий, в конструкционной химии, и в расчетной гидро- и аэродинамике.
Пепе Кебо: Математика — это игра, из которой то и дело возникает что-то полезное?