Татьяна открыла глаза и заметила, как медленно, но неуклонно движутся бесконечные конвейеры, наполненные гибернаторами.
Что обычно хранят и даже после поломки? Особенно, если могут починить? То, что дорого, как…
Помещение, наполненное разноцветными лентами, исчезло. Исчезла и сама Татьяна, ощущая себя точкой в бесконечности пирамиды… Гигантской, несокрушимой пирамиды времени.
«Близость к ядру обостряет восприятие, Лу-Танни, — раздался насмешливый голос профессора то ли в сознании, то ли вокруг. — Хранилище расположено в физическом центре Майрами. Вы находитесь в физическом центре Хранилища. В месте, где тампам обеспечено наиболее комфортное существование!»
«Память — одна из составных частей разума. — Так же безмолвно ответила Татьяна. — Я спрошу по-другому: наличие общей памяти делает ли разум ту — коллективным?»
«Засчитано! — провозгласил в ответ НикИв. — Ищите дальше!»
Будто холодные ручейки поползли по коже… Или это коснулись её подспудные течения времени?
Не к месту вспомнились сверкающие воды Лу-Танова бассейна, чернота за обзорными экранами МОД и течение мыслей разумного существа, называемое потоком сознания. Во всем этом было что-то общее, некая единая составляющая, которую обычный разум не мог вычленить…
Заклубилась знакомая чернота, и кристалиновая яркость поднялась со дна, оформилась в суженые зрачки чёрно-белого пятнистого существа.
— Стоп! — спокойно произнёс Чреше. — Вы — как ребенок, Лу-Танни, стремитесь посещать запретные места, а я вынужден вас ловить в последний момент и читать нотации!
— Читайте, — растерянно ответила Татьяна.
Вот уж кого не ожидала увидеть в этом цирке, возглавляемом потенциальным пациентом психиатрической клиники с манией величия и неограниченными возможностями!
Стайя неожиданно рассмеялся. Татьяна разглядела острые клыки под подёргивающимися губами, за которыми клубилась та же темнота, что и вокруг Чреше. Ей стало страшно.
Ирбис тут же захлопнул пасть.
— Есть вещи, — серьёзно сказал он, — которые нельзя знать. Но если вы все-таки их узнаёте — то просто перестаете быть. Здесь и там, сейчас и тогда. Мне бы не хотелось, чтобы с вами это произошло!
— Как это случилось с вами? — выпалила она, поражённая внезапной догадкой.
Чернота яростно затанцевала вокруг яркого лица Чреше. Тот сощурился на мгновение, словно она мешала ему смотреть. А затем улыбнулся.
— Представьте себе, что здесь нет ничего, Лу-Танни. И тогда, возможно, вы найдете выход из ничего — в здесь. А теперь уходите!
И, как когда-то давно спасая ей жизнь, Ирбис ударил её со всей силы, будто выталкивал откуда-то.
Боли не было. Лишь ощущение бесконечного падения. Такое, наверное, и испытывала Алиса, оказавшись в кроличьей норе…
Снова проскочил белый кролик в сознании. Неспроста он прыгал туда-сюда — в один момент калейдоскоп разрозненных фактов сложился в цельную картину. Тампы — самостоятельная раса, живые свидетели времени, прообразы фишек в наннэке, являлись одновременно дистанционно удалёнными органами памяти для своих владельцев, что делало разум расы ту общим, а память изначально не генетической, а приобретенной. Механизмами были не тампы! Для починки других кукол Мастер использовал детали, которые никогда не выходили из строя!
У Татьяны закружилась голова. Значила ли её догадка, что тампы были вечными? Или, по крайней мере, такими же древними, как клииры?
«Я называю их Первые Пришедшие, — прозвучал безмолвный голос НикИва. — Они — существа из того периода создания вселенной, в котором время и пространство были едины. Есть и другие. Возможно, ты узнаешь когда-нибудь и о них, Лу-Танни! А пока — ты сделала второй шаг в сторону Причала. Ещё одна догадка подобного уровня — и ты там!»
Она очнулась за порогом Хранилища. За прозрачными створками царила пустота. Вечная и обманчивая. Ни разноцветных конвейеров — орбит наннэка, ни яиц-гибернаторов — хранителей овеществленных свидетелей времени, тампов.
Татьяна стащила притихшего Шуню с шеи, погладила и улыбнулась, думая, что держит в ладонях маленький комочек вечности. Успокоила взбудораженные мысли. И добавила вслух:
— Никогда не считала тебя игрушкой. А вот кое-с-кем поговорить по душам мне придётся!
Кое-кто — а точнее ту с белоснежной шерстью, помогавший выбрать тампа, и другой — с шерстью цвета топлёных сливок, продавший его, — явно делали что-то противозаконное, торгуя памятью собственной расы. Однако — и в этом заключался главный вопрос, — для чего они шли на преступление? И являлось ли преступление — преступлением?