— Fuggitivo, — резко бросил один из карабинеров.
И у Гарри снова душа ушла в пятки.
— Fuggitivo, — кивнул отец Ренато и добавил столь же резкую короткую фразу по-итальянски.
Судя по всему, оба карабинера согласились с ним, потому что неожиданно для Гарри отступили и одновременно взмахнули руками, разрешая машине въехать на паром.
Гарри взглянул на Елену и увидел, что отец Ренато переключил передачу. Почувствовал, как машина тронулась. Проехала вверх по погрузочной рампе и оказалась на палубе парома. Оглянувшись, он увидел, что полицейские подошли к следовавшей за ними машине. Увидел, как ее пассажиров заставили выйти, показать документы и стоять рядом, пока полицейские старательно обшаривали автомобиль.
Никто из сидевших в микроавтобусе не смел переглянуться с соседом. Все молча ждали, когда же пройдут мучительно долгие десять минут, паром заполнится машинами, въездная рампа поднимется и судно двинется в путь.
Гарри чувствовал, что весь взмок. Сколько еще раз удастся им избегать опасности? Как долго будет продолжаться их везение, если все это можно назвать везением?
Паром был первым этапом путешествия. Он отправился в Меннаджио в семь часов пятьдесят шесть минут, ровно за четыре минуты до того, как итальянская армия приступила к прочесыванию всего белладжийского полуострова, и через пятнадцать минут после того, как грузовичок покойного Сальваторе Белзито обнаружили на улице в полумиле от церкви Святой Клары. Отец Наталини отогнал его туда незадолго до шести, тщательно протер рулевое колесо и рычаг коробки передач и поспешно вернулся в храм.
Второй этап — пересечение границы из Италии в Швейцарию — должен был стать куда более трудным, если не невозможным, поскольку и отец Ренато, и отец Наталини точно знали, что не имеют знакомых среди людей пограничного поста Gruppo Cardinale. Спасло их то, что отец Наталини родился и вырос в Порлецце, маленьком городке неподалеку от Меннаджио, и знал все дороги, извивающиеся среди предгорий и переваливающие за барьер Альп, как может знать только местный житель. По этим узким горным дорогам они обогнули пограничный пост Gruppo Cardinale в Ории и в двадцать две минуты одиннадцатого благополучно оказались в Швейцарии.
107
Марчиано стоял перед застекленной дверью, единственным источником дневного света в его комнате и единственным выходом из нее, если не считать запертой снаружи и охраняемой входной двери. У него за спиной, словно всевидящее око, мерцал экран телевизора, на который он больше не мог глядеть.
Конечно, можно было выключить телевизор, но Марчиано этого не сделал бы. Эту черту его характера Палестрина понимал хорошо, даже слишком хорошо, иначе не приказал бы оставить двадцатидюймовый телевизор «Нокия» в этой до недавнего времени роскошно обставленной комнате гостевых апартаментов, когда распорядился вынести отсюда все, кроме самого необходимого — кровати, письменного стола и стула, — и запереть снаружи коридор, в который выходила дверь, чтобы перекрыть доступ туда из остальной части здания.
«Количество погибших в Хэфэе достигло шестидесяти тысяч шестисот человек и продолжает увеличиваться. Никто не может предсказать, когда же трагедия прекратится».
Голос репортера, передававшего сухую информацию с места событий, раздавался за его спиной. Марчиано не было нужды смотреть на экран. Там, несомненно, красовался все тот же самый цветной график, который показывали ежечасно, чтобы продемонстрировать динамику смертности в месте бедствия, словно речь шла о социологическом опросе избирателей, отходящих от урн для голосования.
В конце концов Марчиано открыл дверь и вышел на крохотный балкончик. На него повеяло свежим воздухом, а звук, доносящийся из телевизора, к счастью, ослаб до нечленораздельного бормотания.
Вцепившись в железный поручень балкона, он закрыл глаза. Как будто если не видеть окружающее, ужас может стать меньше. Но в темноте ему явилось другое видение — холодные, заговорщицкие лица кардинала Матади и монсеньора Капицци, бесстрастно глядевших на него с противоположного сиденья лимузина, когда они возвращались в Ватикан из китайского посольства. А потом он увидел, как Палестрина поднял трубку автомобильного радиотелефона и негромким голосом потребовал позвать Фарела, как взгляд государственного секретаря уперся в глаза Марчиано и не отрывался, пока он ждал ответа начальника службы безопасности Ватикана. А потом услышал негромкие, очень спокойные слова госсекретаря: «Кардиналу Марчиано стало плохо в машине. Приготовьте для него комнату в башне Святого Иоанна».