По автостраде А1 они направились на север, доехав до Флоренции, свернули на Милан и провели ночь и почти весь следующий день в квартире дома в пригороде. Там-то Майкл Роарк впервые за все время попробовал настоящую пищу, кусочек рисового пудинга, купленного Марко в местном магазине. Он ел очень медленно, каждый кусочек ему требовалось запивать водой, но ел, и, что самое главное, съеденное осталось у него в желудке. Но этой еды было недостаточно, и Елена продолжала ставить ему питательные капельницы.
Купленную ею газету с фотографией отца Дэниела Аддисона она второпях бросила. Ей так и не удалось понять, заметил ли Роарк, внезапно повернув голову, что именно она спрятала за спиной. Во всяком случае, ее подозрение не нашло ни подтверждения, ни опровержения.
Больной мог действительно быть священником-американцем, а мог и не быть им. Так что ее усилия пропали впустую.
Моторы коротко взревели на заднем ходу, и катер с негромким стуком коснулся пристани. Елена, отвлекшись от своих мыслей, увидела, как Марко подал швартов стоявшему на причале, а затем Лука и Пьетро подхватили носилки и понесли их вверх по ступенькам. Майкл Роарк приподнял голову и посмотрел на Елену; она решила, что ему лишь хотелось убедиться, идет ли она с ним, так как в ее присутствии ему спокойнее, и иной причины не было. Он уже начал понемногу говорить, но был все еще очень слаб и мог издавать лишь хриплые гортанные звуки. Елена понимала, что он видит в ней не только сиделку, но и отраду для души. Это породило между ними определенную тонкую взаимосвязь, чем Елена, несмотря на весь свой достаточно внушительный медицинский опыт, была тронута, как никогда прежде. Теперь она гадала, что же это могло значить. Может быть, она сама изменилась? И она не могла не задавать себе трудный вопрос: сохранится ли эта взаимосвязь, это новое для нее чувство, если он и впрямь окажется беглым священником?
Через несколько секунд мужчины вынесли больного с катера и направились вслед за Марко по сходням на берег. После них сошла на пристань и Елена. В ту же секунду взревели моторы, и когда она оглянулась, то увидела, что судно удаляется в темноту. На корме светились огни, над ходовой рубкой полоскался на ветру итальянский флаг. Через считанные секунды катер набрал скорость, встал на крылья, поднялся над водой, словно огромная неуклюжая птица, и стремительно унесся прочь. Вода смыкалась за ним, размывая след. Как будто здесь никто и не проплывал.
— Сестра Елена… — окликнул ее Марко, и она, обернувшись, последовала за мужчинами по каменной лестнице, к ярким огням возвышавшейся впереди виллы.
58
Гарри стоял в крохотной кухоньке квартиры Итона и смотрел на лежавший на столе сотовый телефон. Рядом с ним валялись недоеденные куски хлеба и сыра, которые он купил в одном из немногочисленных магазинов, работавших в воскресенье. К этому моменту Марчиано должен был узнать, о чем он говорил с отцом Бардони в парке. И принять решение, как поступить, когда Гарри позвонит.
Если он позвонит.
«Вы даже представить себе не можете, что тут происходит и во что вы ввязались», — вновь и вновь звучали в его памяти устрашающие слова отца Бардони.
Мужчина в голубой рубашке был сыщиком Фарела и следил за отцом Бардони, а не за Гарри. Итон высказал твердую уверенность, что на высших уровнях окружения Святого престола плетется какая-то темная интрига. И вероятно, именно ее имел в виду отец Бардони, когда предупреждал Гарри о том, что его вмешательство в происходящее не просто нежелательно, но и очень опасно. Намекая на то, что, подняв волну, он может утопить всех.
Гарри отвел взгляд от телефона. Он не знал, что делать. Продолжая нажим на Марчиано, он мог еще сильнее ухудшить и без того тяжелое положение. Но чье? Самого Марчиано? Людей Фарела? Всех остальных, причастных к истории? И кто же эти остальные?
Сам не зная зачем, он взял со стола нож, которым резал хлеб и сыр. Самый обычный кухонный нож с тупым, как водится, лезвием. Как оружие он не произвел бы впечатления, но для своего предназначения годился. Сжав нож в кулаке, Гарри взмахнул им, лезвие сверкнуло в свете висевшей под потолком лампы. А потом Гарри быстрым движением глубоко вонзил лезвие в хлеб. Ничего, кроме жизни и благополучия его брата, не имеет никакого значения. А все остальные, весь Ватикан с его интригами и борьбой за власть, может катиться ко всем чертям!
59
Гарри в полном одиночестве сидел в маленькой часовне на скамье в третьем ряду от алтаря. Черный берет он сунул в карман пиджака, а голову склонил, будто молился. Он пробыл там уже пятнадцать минут, когда дверь открылась и мужчина в рубашке с короткими рукавами и легких брюках защитного цвета, кажется от «Леви Докерс», вошел в помещение и сел неподалеку от него.
Гарри взглянул на часы и снова на дверь. Марчиано должен был явиться на встречу двадцать минут назад. Гарри решил дать кардиналу лишних пять минут, потом еще раз взглянул на вошедшего и, к своему изумлению, понял, что это и был Марчиано.
Кардинал довольно долго сидел неподвижно. Молча, склонив голову. Наконец он выпрямился, встретился взглядом с Гарри и чуть заметным кивком указал на дверь слева. Затем поднялся, перекрестился перед алтарем и вышел в ту самую дверь. Чуть ли не в тот же момент в церковь вошла молодая пара; оба преклонили колени перед алтарем, перекрестились и уселись в первом ряду.
Гарри медленно досчитал до двадцати, встал, перекрестился и направился к той же двери, через которую вышел Марчиано. За ней оказался широкий коридор, где в одиночестве стоял кардинал.
— Пойдемте со мной, — сказал Марчиано.
Кардинал провел Гарри пустым коридором, в котором отчетливым эхом отдавались их шаги по вытоптанным черно-белым плиткам, в другую, еще более древнюю часть здания. Свернув в следующий коридор, Марчиано открыл дверь, и они вошли в небольшое помещение, оказавшееся еще одним молитвенным святилищем. Тускло освещенный зал выглядел более уютным, нежели первая церковь; лишь несколько полированных деревянных скамеек стояло здесь перед прикрепленным к стене простым бронзовым распятием. По обеим сторонам располагались начинавшиеся выше уровня головы и доходившие до самого потолка высокие окна, за которыми сейчас царила темнота.
— Вы хотели видеть меня, мистер Аддисон. Я пришел, — сказал Марчиано, закрыв дверь.
Он повернулся так, чтобы и без того неяркий свет оставлял его лицо в густой тени. Намеренно или нет, но этим он как бы подчеркнул свое могущество, напомнив Гарри, что, кем бы тот ни был или мог бы стать, он, Марчиано, являлся одной из наивысших персон в иерархии католической церкви. Чрезвычайно важной и могущественной.
Но Гарри никак не мог позволить запугать себя.
— Ваше преосвященство, мой брат жив, и вы знаете, где он находится.
Марчиано промолчал.
— От кого вы его защищаете? От полиции? От Фарела?
Хотя Гарри и не мог разглядеть глаз Марчиано, он знал, что кардинал пристально изучает его лицо.
— Вы любите вашего брата, мистер Аддисон?
— Да.
— Вы… любите… вашего… брата? — повторил Марчиано. На сей раз настойчиво и почти обвиняюще. — Вы же почти незнакомы друг с другом. Вы много лет не общались.
— Он мой брат!
— Братья бывают у многих.
— Я вас не понимаю.
— Вы много лет живете в разных концах света. Почему сейчас он стал так важен для вас?
— Просто потому, что он есть.
— В таком случае зачем же вы играете его жизнью?
Гарри смерил кардинала взглядом, полным гнева.
— Вы просто скажите мне, где он находится.
— А вы подумали, что будет потом? — продолжал Марчиано, как будто не услышав его слов. — Вы останетесь с ним там, где он находится? Будете вечно прятаться? Но ведь рано или поздно вам придется вспомнить о неумолимой реальности. О полиции. А когда она вас настигнет и вам придется выйти из убежища, вас обоих убьют. Вашего брата — потому что он слишком много знает. Вас — из опасения, что он мог поделиться своими знаниями с вами.