Но властитель большого государства доныне не воздал за эту чью-то кому-то месть, вот уже десятки лет он ходит по земле, разбивает лагеря, покоряет страну за страной, предает огню и мечу города и веси, возводит холмы из отрубленных голов и никак не может утолить боль пятилетнего мальчика, который так дико кричал в дворцовом подземелье и ни до кого не докричался. Боль не затухала, напротив, она как будто росла год от года, и вместе с ней росло и захлестывало чувство мести кому-то, кто когда-то отомстил кому-то, изувечив невинного пятилетнего мальчика, и если бы ради этой мести надо было подняться войной на солнце, то и это не остановило бы его в его одержимости, только бы великий Невидимый не лишил его своего благословения.
Когда скопец Энвер предстал пред светлые очи повелителя, тот сидел на ханском престоле в посольском покое в полном одиночестве, сложив руки на коленях. Скопец Энвер подошел поближе, склонился в поклоне и поцеловал ему руку. Государь еле заметным движением головы позволил ему сесть, и скопец Энвер уселся, поджав ноги, в изножье трона, на ковре. Повелитель никогда не справлялся о здоровье своего верного слуги, он сам, по глазам скопца, понимал его состояние и, когда в этих влажных и по-собачьи преданных глазах появлялся сухой, какой-то острый блеск, им одним различимый, он отпускал слугу, отсылал его, говоря: ступай отдыхать, ступай курить свой кальян.
- Энвер, - позвал государь, и скопец поднял голову и обратился весь в трепет и внимание. - Энвер, холоп, сердце мое неспокойно, - сказал государь, и лицо его, желтое и сморщенное, как гнилая айва, источало ледяной холод, подобный холоду мраморных колонн, меж которых стоял ханский трон.
- Это ничего, свет очей моих, - сказал скопец Энвер, - это после лихорадки, от нездоровья это. Пройдет.
Голос скопца дрогнул, он попытался поймать взгляд повелителя, но тот смотрел мимо, взгляд его тек, как вода, в пустоту и терялся в просторах посольского покоя.
- Не может не пройти, - повторил с тайным страхом скопец Энвер. - И лекарь вчера то же самое говорил.
Государь осторожно потер себе глаза, уставшие от смотрения в пустоту, и сказал:
- Хорошо бы, если так, аллах спаси нас и помилуй. - Потом он положил руку на голову скопца и добавил: - Я думаю, не стоит нам здесь засиживаться, а?
- Твое повеление, государь, - божье благоусмотрение.
- Думаю, поставим наместника и вернемся восвояси. Зима на пороге.
- Кого поставишь наместником здесь, государь?
Повелитель поднял брови, как будто пытался вспомнить что-то, и спросил, все еще держа руку на голове слуги:
- Есть у нас кто из родичей без места?
- Нет, свет очей моих, все пристроены, благодаря твоей милости.
- Ну, так предоставим это визирю, пусть назначит сюда наместника.
- Так тому и быть, государь, с твоего соизволения, с божьего благословения.
Повелитель снял руку с головы скопца Энвера, и тот, наконец, перевел дыхание и еле заметно пошевелил одеревеневшей, как вяленое мясо, шеей.
- Да, Энвер, не будем задерживаться, - повторил государь. - Скорее, скорее домой! - потом после паузы спросил вдруг. - А что поэт? Нашли? знакомые гневные нотки вызвали в скопце привычный легкий озноб.
- Нашли, - поспешно подтвердил скопец Энвер. - Он укрылся в пещере вместе с ханским палачом. Палача пришлось умертвить, он не давался, а поэта ждет казнь. - Государь молчал, и скопец Энвер напомнил: - Так ты решил по просьбе его земляков-поэтов.
- Да! - сказал государь, и скопец Энвер понял, что он не забыл. - Это будет самая поучительная казнь на земле!.. - Государь поднялся, и скопец Энвер тоже тотчас вскочил со своего места. - Начнем совет.
Скопец Энвер хлопнул в ладоши, и главный стражник в боевых доспехах, лязгая железом, вошел в дверь и остановился в ожидании распоряжения. Скопец Энвер выразительно посмотрел на государя, только он имел право приказывать главному стражнику.
- Пусть идут! - сказал государь, главный стражник перегнулся пополам в поклоне, выпрямился, повернулся и вышел в дверь, и тот же час вся знать и военачальники во главе с визирем и векилом, все в раззолоченных праздничных одеждах, с драгоценными камнями на чалмах, еще более усиливая раздражающий государя блеск, заполнили посольский покой.
Скопцу Энверу показалось, что в просторном зале поубавилось воздуха.
"Эти сукины сыны, как жадно и шумно они дышат", - подумал скопец Энвер, оглядывая блестящую толпу и осторожно переводя взгляд на государя: прищуренные глаза и морщинистое лицо, как всегда, источали желчь. И это тоже было так привычно и естественно, что посольский покой вроде как расступился, и скопец Энвер увидел своего повелителя не здесь, в раззолоченных стенах, а на воле, на боевом коне, в железном шлеме на голове.
- Визирь! - сказал внушительно государь, и все в зале вытянулись в струнку.
Визирь шагнул вперед, поклонился государю, встал перед ним, рядом со скопцом Энвером.
- Назначь своею властью наместника в эту страну!
Визирь вновь низко поклонился.
- Слушаюсь, государь!
- Не сегодня-завтра мы повернем назад, домой!
Государь поднял свою правую руку, и это означало, что решение окончательное, и его не в силах отменить даже всевышний. Все, кто находился в посольском покое и слышал это решение, в голос вскричали:
- Да здравствует государь!
Потому что все, и белобородые, и чернобородые, все устали и истосковались по дому и мечтали встретить зимние холода у родных очагов.
Государь кивнул головой в знак того, что малый совет окончен, но тут визирь, поклонившись, попросил дозволения сказать что-то.
- Говори!
- Да отнимет всевышний лет нашей бренной жизни и да прибавит их твоей, мудрый государь!
- Аминь! - послышалось с мест.
- Вечером, на закате солнца, - продолжал визирь, и от волнения его длинная, острая борода затряслась, - мы исполним твой священный приказ и отделим от тела голову поэта, которого схватили сегодня в полдень.
- С помощью аллаха! - сказал государь. - Знаю, старик! - В раздражении и беспокойстве государь называл визиря "старик", и от этого борода первого вельможи еще сильнее затряслась. - Зачем ты повторяешь одно и то же и морочишь мне голову?
Скопец Энвер знал страшный взгляд повелителя, под тяжестью его готов был переломиться спинной хребет, но визирь снова отважно поклонился:
- Есть совет, государь!
- Какой еще совет? Говори!
- Не казнить поэта принародно! Казнить тайно!
- Причина?! Что за блажь?
- Народ этой страны очень любит своего поэта, великий и мудрый государь, и мы боимся, как бы не было излишних волнений и ненужных речей...
- Кто боится?! Кто боится, старик?! - Повелитель поднялся с трона, заложил руки за спину и, глядя с гневной брезгливостью в лица своих вельмож, прошелся по залу.
- Пусть скажет, кто боится! - воскликнул он в крайнем раздражении и, не дав молвить визирю больше ни слова, поднял правую руку, призывая к вниманию. - Слушайте меня! Я завоевал эту страну, я разгромил ее крепость, я и мои отважные воины! Мы казнили хана этой страны, предали огню ее села, предали мечу всех мужчин от мала до велика и обагрили их кровью эту землю. И никто из нас не испугался, и сколько-нибудь серьезного сопротивления не оказал никто из местного населения. Что же, вы думаете, что кто-то посмеет выступить сегодня из-за какого-то поэта-голодранца? Выступить против своего законного государя?!
Бурные восторженные крики и здравицы в честь повелителя были ответом на эти слова, они дружно и мощно возносились к раззолоченному своду и готовы были пробить его насквозь, они сотрясали мраморные колонны и стекла в ажурных оконных переплетах.
Государь снова поднял руку и так при этом посмотрел на визиря, что тот заскулил тонко и жалобно, как щенок.
- Казнь поэта состоится в час заката на дворцовой площади на глазах у всего народа! Отрубленная голова в золотом тазу будет поднесена двум другим поэтам-голодранцам! А теперь убирайтесь!.. Убирайтесь все!..