– Трактор всем нужен… Как в деревне без трактора? В деревне без трактора никуда…
Карла молчал. Василий вопросительно посмотрел на него, перевёл взгляд на рабочих, продолжающих разгружать фуры и собирать установки, и тяжело вздохнул.
– Ясно… – разочарованно выдохнул он. – Фирма веников не вяжет…
– …И лаптей не плетёт, – добавил Карла.
Василий набычился и вперился в карлика тяжёлым взглядом:
– Да пошли вы все!..
– Но-но! – оборвал его Карла и предостерегающе взмахнул тростью.
Василий осёкся, так и не успев назвать адрес, куда всех посылает, посмотрел на трость, на Карлу и поник головой.
– Ладно… – пробормотал он. – Пойду спать… Никому я не нужен…
Он безнадёжно махнул рукой и, шатаясь, направился к своему коттеджу.
Карла проводил его взглядом, обернулся, внимательно посмотрел на беседку, на меня.
– Где он так наклюкался? – раздумчиво спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь.
Я кивнул в сторону беседки. Карла удивлённо вскинул брови, недоверчиво покрутил головой, но всё же прошёл сквозь калитку к беседке.
Я подошёл к завалинке и оперся руками о штакетник. Дормидонт с Дормидонтовной напоминали истуканов. Бледные, без улыбок, с остекленевшими глазами, надутыми щеками, они не только не двигались, но и, казалось, не дышали. Карла привстал на цыпочки, протянул коротенькие руки через перила беседки, тростью придвинул по столу чашку, взял её, понюхал и поморщился.
– Немедленно сплюнуть! – приказал он.
Дед с бабой ожили, дружно перегнулись через перила беседки и сплюнули в цветник. Лицам начал возвращаться румянец, глазам блеск.
– Поменять воду в самоваре! – снова приказал Карла.
Дед подхватился с места как молодой, схватил трёхведерный самовар и потащил в гостиницу. Бабка заулыбалась и пододвинула к карлику блюдце с вареньем.
– А вот вареньице малиновое к чаю, Карла Карлович… – принялась потчевать Дормидонтовна. – Вот баранки…
– Чай, говоришь, пьёте?! – зловеще прошипел карлик.
Бабка осеклась, стушевалась и растерянно развела руками:
– Это не мы, Карла Карлович… Разве мы себе такое бы позволили? Сами знаем, что с нами бывает… Это всё Василий… Управы на него нет, окаянного…
Я вспомнил, что в байке Кузьминичны приключилось с зелёненьким пришельцем-паршивцем, вспомнил второго красного петуха на полотенце, вспомнил, как заглохла музыка в беседке, когда Василий передразнил певца, и невольно поёжился. Только сейчас понял, насколько вовремя Карла оборвал пожелание Василия, не дав ему назвать адрес «посыла». И ещё стало ясно, почему милиционер дорожно-патрульной службы не придирался к пьяному Василию и отваживал от него посторонних подальше.
– Знаю, что Василий, – примирительно кивнул Карла Дормидонтовне и, вздохнув, отошёл от беседки. – Управы на него действительно нет…
– Всё-таки манекены? – натянуто поинтересовался я.
Карла повернулся, посмотрел на меня снизу вверх, сдвинул тростью шляпу на затылок и криво усмехнулся.
– Кажется, начинаете понимать… – заметил он.
– И эти тоже?
Я указал пальцем на рабочих фирмы «Галактических аттракционов.
– Фигурально выражаясь, – с улыбочкой ушёл он от прямого ответа. – Неужели вам доводилось видеть живые манекены? – Взгляд его скользнул по мне и остановился на моих руках. – Это что – крапива?
– Да, – буркнул я, машинально убирая руки со штакетника. – Но я не писал.
Брови Карлы недоумённо взлетели вверх.
– Вообще-то я не уролог, – насмешливо заметил он, – и дисфункции вашего мочевого пузыря меня не интересуют.
– Да нет… – смешался я. – Просто каждый, увидев мои руки, советует на них помочиться.
– Ах, народное средство… – понимающе покивал Карла, но в его глазах продолжали искриться смешинки. – И вы им не воспользовались? Напрасно. Вот вы, например, думаете, что когда у человека на глазу ячмень, показывать ему кукиш – предрассудок? Ничего подобного, это прекрасное народное средство. Человек с ячменём, которому тычут в лицо кукиш, изумляется от неожиданности, глаза широко распахиваются, кожа на веках напрягается, и ячмень прорывает.
– Ячменя у меня нет… – жёлчно начал я, но пожелать Карле типун на язык не успел. По нам скользнула большая тень, и я рефлекторно пригнулся. Мимо головы просвистело, и у ног шлёпнулась основательная лепёшка птичьего помёта.
– Адаптируется потихоньку! – прокаркал на лету птеродактиль Ксенофонт и, суетливо трепеща крыльями, полетел в сторону леса. Лёгок на помине.