– Привет, Дейв! – обратился он ко мне. – Привет, Дейв!
Остальные детишки остались сзади. Их было трое: совсем еще кроха, даже ползавшая с трудом, девочка лет семи и свернувшийся калачиком десятилетний мальчик. Он сосал большой палец, ни на что не реагируя и ничего не замечая.
Девочка недоверчиво уставилась на меня широко раскрытыми глазами. Ползунку было не до меня; он со счастливым видом ворковал сам с собой.
– Вот дерьмо, – прошептал я. – Боже, нет. – И снова: – Вот дерьмо.
Продолжать операцию? Выяснять, что еще есть в гнезде? Или спасать детей? Что важнее?
Я колебался. Разрывался на части.
Песнь червей. Дети. Передатчик. Задание. Вопросы. Все навалилось разом.
В груди разгорался костер.
– Маккарти, что случилось?
– Я не могу оставить их здесь.
– Ваше задание…
– Плевал я на задание. Такого мы не предвидели. Тишина.
– Маккарти, послушайте. Мы почти установили контакт с хторрами. Не губите все дело!
– Если я оставлю их здесь, знаете, что с ними случится?
– Вы не можете знать этого.
– Я знаю.
– Это совсем другое дело.
– Как раз этого вы знать не можете. Снова тишина.
– Маккарти?
– К черту! Заткнитесь. Медальон заткнулся.
Они были, конечно, правы.
Но эта правота не имела ничего общего со справедливостью. Вокруг удивленно тараторили Кроликособаки, пытаясь тянуть меня то в одну, то в другую сторону. Я больше не понимал, чего от меня хотят.
Проклятье! Ну почему это выпало на мою долю?
– Привет, Дейв!
Черт возьми, я знал, что сейчас сделаю! Почему я так дрожу? Я поднял малыша, крепко прижал к груди, потерся носом о его шейку, поцеловал и сказал:
– Привет, засранец.
Я взъерошил ему волосы, и он засмеялся. Пусть он обделан, я ведь тоже в дерьме.
Все люди такие. Мы провоняли хторрами, красной гнилью, отчаянием и песнями червей.
Раздвинув кроликособак, я шагнул к девочке. Присел на корточки, чтобы ее лицо оказалось на уровне моего, и сказал:
– Здравствуй. Меня зовут Джим. Я пришел, чтобы отвести тебя домой. Хочешь домой?
– Где моя мама?
– Ты хочешь пойти домой? – повторил я.
– Моя мама умерла.
– Ты пойдешь со мной.
– Где моя мама?
«Ты ведешь себя глупо. Очнись, Джим! Она не слышит тебя».
Я повернулся, подобрал ползунка и положил его на руки девочке.
– Ты понесешь ребенка, договорились? – твердо сказал я. И повторил как приказ:
– Ты понесешь ребенка.
Она кивнула.
Отлично.
Может, у нас есть шанс. Что подумают хторране о том, что я увожу детей из гнезда? Впрочем, какое мне дело? Я должен! И все же как они воспринимают наших детей? Как разновидность кроликособак? Или разновидность закуски? Коли на то пошло, не служат ли кроликособаки тоже закуской? Экологически чистая хторранская жратва – в каждую упаковку добавлен один ребенок. Тьфу, гадость.
Я опустил малыша на землю, – он еще мог идти сам, – и повернулся к мальчику, свернувшемуся в позе эмбриона. Распрямил ему конечности; он не сопротивлялся.
Возможно, он был без сознания. Не оставить ли его здесь? Как же. Не оставить ли здесь мое самоуважение? Я поднял пацана и взвалил на плечо, как вязанку дров.
Взял детей за руки, и мы пошли вверх по тоннелю. Кроликособаки не пытались остановить нас.
Тоннели выглядят иначе, когда поднимаешься наверх, – труднее идти. Я не был уверен, что этот путь выведет наружу, но понимал: если все время идти в гору…
Я снова услышал песнь. Необходимо устоять перед ней.
Но свернул не там – и мы оказались в комнате, куда попадать не следовало.
Такой огромной комнаты я еще не видел. Ее заполняли черви.
Нет. Ее заполнял червь.
Один.
Свет был тусклый, песнь червей подавляла, но все-таки я увидел…
В комнате находились три папы-червя, – мы их называли «альфами». Остальное пространство занимал один гигантский хторранин, напоминающий красный дирижабль в небе, до которого так отчаянно пытались дотянуться сородичи.
Он был размером с грузовик, знаете, такой двадцати-шестиколесный? Даже еще больше. Габариты не позволяли ему двигаться. Он представлял собой просто красную волосатую запеканку. Глаза достигали метра в поперечнике. Они медленно повернулись ко мне, моргнули. Шорох отдался эхом: СССПППУУУТТТ-ПППФФФУУУТТТ.
Урчание червя напоминало гул приближающегося землетрясения, отдаваясь в моих костях. Он пел. Звенящие струны пронизывали мой череп.
Кто он?
Папы-черви терялись на фоне громадины, но они тоже пели. Прижимались к нему, щебетали, хрипели…
Я уже видел это.
Тысячу лет назад.
Войдя в гнездо, я увидел семью червей, которые сплелись и пели. Я дотронулся до них. Прижался к ним. Здесь было то же самое. Только в увеличенных размерах.