В маленьком флигельке — тишина. Лампада пред иконою чадит. На окнах плотные занавески, пол под ногами поскрипывает. За окном серый морозный день.
— А ведь скоро победа! — неожиданно говорит Елена, зябко кутаясь в мягкую шаль. — Скоро конец, Матвей!..
Матвей отходит от стола, на котором набивает папиросы, и, стряхивая с пальцев табачные крошки, смеется.
— Скоро, Елена... Только нужно быть готовыми к поражению.
— Вы думаете? — вспыхивает девушка.
— Думаю... Надо, Елена, стремиться и верить в победу, но ни на минуту не упускать возможности поражения!.. Ведь вот, — он указал через окно на передний дом, где жил пристав, — они еще очень хорошо вооружены!.. А впрочем, — он легко и заразительно улыбнулся, — давайте-ка, хозяюшка, чай пить!
Елена неохотно усмехнулась и пошла к шкафу с посудой.
— А мне кажется, что мы уже победили... — неуверенно сказала она.
— Угу... — промычал Матвей и вернулся к столу.
Гликерия Степановна узнала, что Натансона избили погромщики и что он лежит в больнице.
— Андрей Федорыч, — заявила она мужу, — надо сходить навестить Бронислава Семеновича. Ведь он, бедный, одинокий.
— Надо! — охотно согласился Андрей Федорыч. — Непременно!
Гликерия Степановна собрала кое-что из съестного и отправилась в больницу. Мужу она решительно приказала:
— Ты не ходи. Я одна.
В приемной больницы ей долго не удавалось добиться толку. Заспанный санитар упрямо и недружелюбно твердил ей на все расспросы:
— Посетителев никаких не допущаем! Воспрещено.
— Да мне к раненому надо! Где у вас главный врач? Проведите меня, я с ним переговорю!
Главного врача Гликерия Степановна поймала случайно. Он проходил мимо, озабоченный и торопливый, и замахал на Гликерию Степановну руками, когда она обратилась к нему со своей просьбой:
— Нет, нет! Нельзя, нельзя!
— Да как же нельзя?! — возмутилась Гликерия Степановна. — Это мой хороший знакомый! Музыкант! Он случайно попал в беду. Вы даже и не смеете меня не пропустить к нему!
У главного врача от удивления очки взметнулись на лоб.
— То-есть, как это не смею? — оторопел он. — Вы кто же такая?
— Женщина! — насела на него Гликерия Степановна, и вид у нее был внушительный и грозный. — Слабая женщина, которая пришла по долгу хорошего знакомого и друга оказать своему ближнему самое простое и обыкновенное внимание...
— Слабая женщина... — пробормотал главный врач и сбоку оглядел Гликерию Степановну. И внезапно побагровев, грозно крикнул:
— Остапов! Давайте халат! Проведите эту мадам в третью палату!..
Завязывая тесемочки на халате, Гликерия Степанова назидательно говорила санитару:
— Глупости вы мне, братец, говорили: воспрещено! Вот видали!..
Санитар насмешливо смотрел вслед быстро удалявшемуся в коридоре главному врачу.
Сразу разыскав среди однообразных коек койку Натансона, Гликерия Степановна быстро подошла к музыканту и, остановившись возле него, строго сказала:
— Вы что же это, Бронислав Семенович? Это на что похоже? Ах, какой неосторожный.
Натансон с трудом повернул голову и болезненно улыбнулся.
— Помяли... Хорошо, что руки целы... Спасибо, что зашли...
— Ну, глупости! Какое тут спасибо! Вот поправляйтесь скорее, я с вами разделаюсь! Сейчас не хочу ссориться... Очень у вас все болит?
— Порядочно... Гликерия Степановна, хочу я вас спросить...
— Чего еще? — присаживаясь на табурет и кладя на столик возле Натансона принесенный сверток, строго спросила Гликерия Степановна.
Натансон с трудом повернулся к ней и вздохнул.
— Вы ничего не знаете о той девушке... о Гале?..
Гликерия Степановна энергично потрясла головой.
— Вот не ожидала! — укоризненно воскликнула она, и в ее глазах вспыхнули веселые искорки. — Никак от вас, Бронислав Семенович, не ожидала! Вы такой скромный, уравновешенный и вдруг — влюбились!..
— Ах! — поморщился Натансон и густо покраснел. — О чем вы говорите, Гликерия Степановна! Дело-то такое... Я... она была рядом со мною, когда меня эти звери сшибли с ног... Не случилось ли с ней чего-нибудь? Вот о чем я...
— Понимаю, понимаю. Можете быть спокойны. Пока что с вашей Галей ничего не произошло особенно плохого...
— А что с ней? — вспыхнул Натансон и еще круче повернулся к Гликерии Степановне.
— Сидит. Арестована...
— Ах, боже мой! — заволновался Натансон.
— Чего вы «боже мой»? — накинулась на него Гликерия Степановна. — Ничего ей не сделается! Не она одна!.. Прямо вы все с ума посходили! Вот мой Андрей Федорович тоже охает и ахает о ней! Глупости!.. Вам поправляться надо. Я вам масла принесла, пирожков. Кушайте и набирайтесь сил... Выздоровеете, сразу к нам приходите.