— Все они прекрасно понимают, Лешка — нашу психологию давно просчитали. Не пойдем мы на зверство, то нашей природе противно. И примеров масса из истории — французы с поляками нам Москву сожгли, храмы изгадили, раненых солдат истребили. А мы их чуть ли не в попку целовали, всегда милостиво относились. Вот скажи мне, как ты с людьми взаимодействуешь?
— Да просто отношусь к ним так, как желаю чтобы и ко мне также относились, — пожал плечами Алексей — такой подход был известен с детства. И тут заметил, как глаза старика недобро полыхнули:
— Вот потому мы в дерьме все время. К людям надо всегда относиться так, как они к тебе относятся. За добро платить добром, за зло рассчитываться по праву «талиона» — за око два ока вырвать, за зуб всю челюсть вынести. Вот тогда к тебе и будут относиться, как ты желаешь изначально — такие уроки, поверь, даже отморозки живо усваивают…
Глава 9
— Светает — вот и ночка миновала. Интересно, что утро принесет, — пробормотал под нос Алексей, поеживаясь. Хоть спальник и был теплый, причем по уверениям создателей оного должен был держать мороз до минус двадцати градусов, но поспать удалось часа три. А там сам пробудился — все же нервишки играли. А старик вообще часа полтора спал, но ему бессонница свойственна, к тому же пока чай вскипал, полчаса прикорнул, так он за день несколько раз делал, используя любую возможность для короткого сна. Лешка даже позавидовал этому умению мгновенно засыпать и просыпаться через отведенное время, пусть даже короткое, вполне бодрым.
— Ты не думай, незачем себе мыслями ненужными душу бередить. Я тебе сказал и так все что знал — войти с тобой смогу, там у меня хранилище, я ведь привратник. А дальше меня завеса не пустит, полог такой эластичный, хрен знает из чего сотканный. А будешь лезть, то шибанет так, что обгадишься. Но если пройдешь через него, значит ни я, ни другие хранители, не ошиблись — ты и есть наследник, каковой может быть только единственным. Но вроде нет ошибки — от тебя маленьким прямо шибало силой, пусть и не пробудившейся. А сейчас я ее на отдалении чувствую — прет из тебя мощью, мутной, непознанной, но это чувствуется. Ты пряник скушай, да чайком запей, в том чреве бог весть сколько пробудешь.
Старик заботливо налил крепко заваренного чая из котелка, который ловко снял с держака, пододвинул миску с пряниками, что стояли на камне рядом с угольями — а потому теплыми и мягкими. Алексей сжевал один, запивая пахучим кипятком, куда дед добавил травку, затем, уже без охоты, еще один — аппетита не имелось, а вот мандраж определенный присутствовал. Страшило непонятное, в которое его затягивало помимо воли. Посмотрел на старика — тот был по обыкновению спокоен, или просто демонстрировал хладнокровие. Еще бы с его жизненным опытом, растянувшимся на два с половиной века — за такой срок к чему угодно привыкнешь.
— Если не пропустит тебя завеса, то обратно вернешься, я тебя ждать здесь буду, — голос старика стал каким-то странным, даже показалось что дрогнуло в нем что-то. Нет, дед ему никогда не врал, но тут как раз другой случай, в котором он недоговаривал. А это совсем иное — видимо, не хотел его напрягать лишний раз без нужды.
— А пропустит, то ты, паря, совсем другим выйдешь, даже не знаю кем, но мы всем скопом с твоей мощью не сравнимся. В наследие легендарной Гипербореи вступишь, той самой, что ядерными ударами с рептилиями обменивалась. И по-другому тогда воевать с ними станешь, вернее с наследием — сами то они давно тю-тю.
— Они что ящеры на самом деле эти лемурийцы, дед? Так ведь вроде обезьянами считались, или я что-то путаю?
Вот теперь Алексей нешуточно удивился — подобные россказни он считал выдумкой, без которых древние трактаты просто существовать не могли. Сидели сказители, да за чашкой чего-то горячительного выдумывали лишние дополнения, так сказать для живости повествования.