Макканн. Точно так же солнце и за здание городской ратуши садилось.
Гольдберг. Какой еще ратуши?
Макканн. В Каррикмакроссе.
Гольдберг. И вы еще сравниваете?! Иду себе по улице, за калитку — и домой. «Сайми! — крикнет, бывало, моя старушка мать. — Быстрей, а то остынет!» И что бы вы думали, я нахожу на столе? Рыбу «фиш»! Ничего вкусней на всем белом свете нет.
Макканн. А я думал, тебя Нэт зовут.
Гольдберг. Матушка называла меня Сайми.
Пити. Да, все мы помним наше детство.
Гольдберг. И не говорите! А вы что скажете, мистер Уэббер? Детство. Грелки. Горячее молоко. Оладушки. Мыльная пена. Есть что вспомнить.
Пауза.
Пити (встает из-за стола).Ну, мне пора.
Гольдберг. Куда это вы?
Пити. Сегодня вечером у меня шахматы.
Гольдберг. Так вы не останетесь на наше торжество?
Пити. Нет. Ты уж меня извини, Стэн. Меня заранее не предупредили, а у меня сегодня партия. Постараюсь пораньше вернуться.
Гольдберг. А мы оставим вам выпить, хорошо? Да, кстати, надо пойти забрать бутылки.
Макканн. Сейчас?
Гольдберг. А когда же? Давно пора. Вы помните, Макканн, магазин за углом? Назовете мое имя.
Пити. Нам по дороге.
Гольдберг. Поскорей поставьте мат вашему противнику и возвращайтесь, мистер Боулс.
Пити. Постараюсь. До вечера, Стэн.
Пити и Макканн выходят в левую дверь. Стэнли направляется к центру.
Гольдберг. Теплый сегодня вечер.
Стэнли (поворачиваясь).Да отвяжитесь вы!
Гольдберг. Что вы, простите?
Стэнли (двигается к авансцене).Боюсь, что произошла ошибка. Здесь свободных мест нет. Ваша комната занята. Миссис Боулс забыла предупредить вас. Придется вам подыскать себе другой пансион.
Гольдберг. А вы, простите, здесь управляющий?
Стэнли. Вот именно.
Гольдберг. Вы серьезно?
Стэнли. Да, здесь я управляющий. Боюсь, что вам и вашему другу придется обратиться в другой пансион.
Гольдберг (поднимаясь).Да, совсем забыл, поздравляю вас с днем рождения. (Протягивает руку.)Желаю всего самого наилучшего.
Стэнли (делает вид, что не замечает протянутой руки).Вы что, глухой?
Гольдберг. Нет, с чего вы взяли? Сказать по правде, я сейчас в особенно хорошей форме, организм как часы работает. Для человека, которому за пятьдесят, не так уж и плохо, согласитесь? И все-таки, что ни говори, а день рождения остается днем рождения, хотя в наше время и принято относиться к этому празднику как к чему-то будничному, невыразительному. Нашли, говорят, что отмечать — день рождения! День как день, ничем от любого другого не отличается. Каково? Некоторые вообще готовы день-деньской в кровати проваляться. Знаю я их. До чего, говорят, противно утром вставать: кожа, мол, раздражена, на лице щетина, глаза слиплись, во рту помойка, ладони вспотели, нос заложен, ноги воняют — ну чем не смердящий труп?! Когда я такое слышу, мне, признаться, смешно делается. Ведь я-то знаю, что такое встать с солнышком под треск сенокосилки. Птички щебечут, звонят колокола, пахнет травой и томатным соком…
Стэнли. Убирайтесь.
Входит Макканн с бутылками.
Унесите отсюда спиртное. В этом доме не пьют.
Гольдберг. Вы явно не в духе, мистер Уэббер, а между прочим, сегодня у вас день рождения, и добрая хозяйка с ног сбилась, чтобы отметить это событие.
Макканн ставит бутылки на буфет.
Стэнли. Я же сказал, унесите бутылки.
Гольдберг. Мистер Уэббер, присядьте на минутку.
Стэнли. Вот что я вам скажу. Не выводите меня из терпения. Ваши гнусные шутки на меня все равно не действуют. Но хозяев этого дома я в обиду не дам, так и знайте. Они живут замкнуто и, в отличие от меня, в людях разбираются плохо. И я никому не позволю злоупотреблять их простодушием. (Не так решительно.)И вообще, вы совершенно напрасно пришли сюда. Здесь вам делать нечего, абсолютно нечего. Шли бы вы отсюда без лишних разговоров.
Гольдберг. Мистер Уэббер, сядьте.
Стэнли. Со мной шутки плохи, предупреждаю.
Гольдберг. Сядьте.
Стэнли. С какой стати я должен садиться?
Гольдберг. По правде говоря, Уэббер, вы начинаете действовать мне на нервы.
Стэнли. Вот как? Ну, знаете…
Гольдберг. Сядьте.
Стэнли. Нет.
Гольдберг вздыхает и садится за стол справа.
Гольдберг. Макканн.
Макканн. Нэт?
Гольдберг. Попросите его сесть.
Макканн. Да, Нэт. (Подходит к Стэнли.)Пожалуйста, садитесь.
Стэнли. Не сяду.
Макканн. Лучше будет, если сядете.
Стэнли. А почему вы не садитесь?
Макканн. Сесть должны вы, а не я.
Стэнли. Нет уж, спасибо.
Пауза.
Макканн. Нэт.
Гольдберг. Да?
Макканн. Он не садится.
Гольдберг. Так попросите его.
Макканн. Уже просил.
Гольдберг. Еще раз попросите.
Макканн (Стэнли).Садитесь.
Стэнли. Зачем?
Макканн. Вам будет удобнее.
Стэнли. И вам тоже.
Пауза.
Макканн. Хорошо, если сядете вы, то сяду и я.
Стэнли. Сначала вы.
Макканн медленно садится за стол слева.
Макканн. Ну?
Стэнли. Ну вот, отдохнули, а теперь проваливайте!
Макканн (поднимаясь).Вот мерзавец! Сейчас я ему покажу!
Гольдберг (поднимаясь).Не надо! Я встал.
Макканн. Садись опять!
Гольдберг. Нет, уж если я встал, то не сяду.
Стэнли. И я тоже.
Макканн (надвигаясь на Стэнли).Ты заставил встать самого мистера Гольдберга!
Стэнли (повысив голос).Ничего, ему полезно!
Макканн. А ну сядь.
Гольдберг. Макканн.
Макканн. Сядь, говорю!
Гольдберг (подходит).Уэббер. (Тихим голосом.)Сядьте.
Молчание. Стэнли начинает насвистывать «Горы Морна». Небрежно подходит к столу. Они не сводят с него глаз. Перестает насвистывать. Пауза. Садится.
Стэнли. Смотрите, не зарывайтесь.
Гольдберг. Уэббер, что вы делали вчера?
Стэнли. Вчера?
Гольдберг. И позавчера. Что вы делали позавчера?
Стэнли. Что вы от меня хотите?
Гольдберг. Почему вы ни черта не делаете, Уэббер? Почему мешаетесь у всех под ногами?
Стэнли. Я? Что вам…
Гольдберг. Зарубите себе на носу, вы — неудачник, Уэббер. Почему вы всюду суете свой нос? Почему морочите голову этой пожилой даме?
Макканн. Хочется ему!
Гольдберг. Почему вы так плохо ведете себя, Уэббер? Зачем заставляете старика по вечерам ходить играть в шахматы?
Стэнли. Я?
Гольдберг. Почему обращаетесь с этой юной дамой, словно она прокаженная? Она ведь не прокаженная, Уэббер!
Стэнли. Какого чер…
Гольдберг. Как вы одевались на прошлой неделе, Уэббер? Где вы храните ваши костюмы?
Макканн. Почему ты вышел из организации?