— Черт с тобой, — махнул рукой капитан и стал осматривать свои ладони и предплечья. Руки слушались, шевелились, но еще несколько секунд были словно не свои. Потом это прошло. Раньше с ним такого не было. Сивцов все еще вертел руками перед лицом, когда впереди, совсем близко, взорвалась шальная граната. До луга оставалось уже немного. Капитан встрепенулся и побежал догонять Ирину...
Держа автомат, как дубину, Ларькин поравнялся с усатым морпехом, который успешно отмахивался от трех больших собак. Вернее, уже от двух. Лохматый большой пес был почти перерезан пополам автоматной очередью, но еще пытался ползти, захлебываясь визгливым от боли рыком. Капитан, впрочем, тоже был серьезно ободран: обе штанины висели клочьями и были все в крови. Он кружил на месте, держа перед собой автомат, не давая огромному черному мастиффу вцепиться в его руку. Другого пса, поменьше, он время от времени встречал точным ударом ноги, и тот, злобно рыча, каждый раз отлетал метров на пять и неизменно возвращался. На помощь этим двум спешили еще два: бульдог и высокая тощая дворняга. Коротконогого бульдога Виталий пристрелил, а дворняга бросилась наутек.
...Краем глаза Ларькин заметил, что нападавшие на усатого командира псы оставили его в покое и последовали за дворнягой. Он подумал было, что причина в переменившемся соотношении сил — сзади подбегали остальные спецназовцы с левого фланга — но потом посмотрел вперед и понял, что дело не в этом. Впереди творилось то же самое: все собаки, как по команде, бросились удирать. Но то, что на первый взгляд напоминало беспорядочное бегство, на самом деле было умным, хотя и стремительным отступлением. Все псы убегали вдоль шеренги Спецназовцев, затрудняя их товарищам с левого фланга стрельбу. Девять же бойцов правого фланга, как тут же выяснилось, уже не могли открыть огонь. Один лежал на траве с прокушенным горлом. У остальных что-то случилось с руками, потому что никто из них уже не мог правильно взять автомат. Попытка одного из них, метрах в восьмидесяти впереди Виталия, стрелять левой рукой окончилась плохо. Стрелявший сам находился в шоковом состоянии и плохо соображал, что делает. После очереди, пущенной им вдогонку псам, второй слева боец в шеренге рухнул в траву как подкошенный.
У солдат помятого правого фланга были покалечены руки, у большинства правая кисть и пальцы. Указательный в трех случаях вовсе отсутствовал. У всех девяти кисти были изгрызаны так, что стрелять они больше не могли, по крайней мере, эффективно. Ларькин привычно схватился за аптечку. Пробегая от одного раненого к другому, наскоро оказывая необходимую помощь, Виталий пытался рассмотреть, куда делись их четвероногие враги.
До края леса справа оставалось меньше полукилометра, и собаки преодолели это расстояние меньше чем за минуту. Они оставили на поле боя около тридцати убитых или тяжело раненных псов. Почти сотня ушла в лес — далеко за спинами сидевших вдоль дороги в засаде спецназовцев. Когда последние серые, коричневые с белым и черные спины собак исчезли в зарослях, Ларькин увидел на опушке леса Рубцову. Ирина стояла неподвижно, безотрывно глядя вслед убегавшей стае, словно вся погрузилась в процесс наблюдения. Неподалеку Сивцов, подгоняя выскакивавших из леса солдат, пытался организовать погоню. Но в этот момент у него и у усатого-полосатого морпеха заработали рации. Погоню пришлось отменить: поступило сообщение, что на лагерь спецназовцев, где оставалась небольшая охрана; напали волки.
Через пару дней после того, как Ларькин, Рубцова и Ахмеров выехали в Белоруссию, майору Борисову позвонил его шеф, генерал Яковлев:
— Тут с тобой хочет встретиться старый товарищ, Тимашов Вячеслав Никитич. Есть у него для тебя секретные материалы, шифровки какие-то, так он их жаждет тебе передать.
Борисов неопределенно промычал нечто вроде «да неужто». Встреча с Тимашовым обычно ничего хорошего не сулила. А ведь когда-то вместе воевали.
— Ему позвонить? — спросил Юрий Николаевич.
— Нет, он почему-то предпочел назначить рандеву через меня. Хитрит, старый коршун. День и район определил он: «Арбат, где-нибудь недалеко от тебя, сегодня». А точное время и место ты сам назови. Мы так договорились. Я передам.
— Тогда где-нибудь на углу Староконюшенного. В три, — сказал, немного удивившись, майор.
День был солнечный и теплый. Борисов решил надеть цветастую, с короткими рукавами, рубашку навыпуск, темными очками он прикрыл глаза со слишком характерным прищуром. Арбатские витрины отражали крепкого пожилого человека с изрядной проседью, неторопливо пробивавшего себе дорогу через гомонящую толпу. -Мимоходом оглядев свое отражение в одной из, витрин, он мысленно обозвал себя ряженым.