Скорее всего, тогда-то их и засекли. Видимо, именно этот поступок очень дорого обошелся капитану Сивцову. Через десять минут после высадки связь с его группой прервалась. Как положено, у спецназовцев было несколько раций и две запасных частоты для выхода в эфир, помимо основной. Но запасные частоты молчали, а основная выдавала непонятные звуки, напоминающие скрежет, затем кто-то из бойцов сообщил, что отряд атакован крупной саранчой, и связь тут же прекратилась окончательно.
Румачик к тому времени уже отдал приказ вертолету возвращаться, отправив в нем на подмогу Сивцову нескольких своих бойцов во главе с Ларькиным. Виталий не без колебаний садился в вертолет: с одной стороны, ему не хотелось оставлять Ирину «на съедение», с другой стороны, не мешало посмотреть, что случилось с группой захвата. В конце концов, их прислали сюда наблюдать и собрать как можно больше информации.
Они сориентировались по столбу сигнального дыма. «Вертушка» зависла над вершинами деревьев. Ларькин оставил двух бойцов наверху, а сам с одним из спецназовцев спустился на землю по веревке. Он никак не ожидал увидеть то, что предстало перед его взором. Люди Сивцова стояли в лохмотьях, некоторые почти в чем мать родила. При этом все тело у каждого из них было покрыто волдырями и вспухло, так что узнать их можно было с большим трудом. Глаза у многих заплыли, уши и губы напоминали жуткие красные оладьи. А то голое человеческое тело, лежавшее на траве, которое солдаты поливали из фляжек, счищая с него ножами шевелящуюся омерзительную черно-желтую массу, вообще можно было узнать только по судорожно оскаленным зубам...
Бездыханного Сивцова подняли на борт вертолета первым, затем погрузились остальные бойцы. Продолжать выполнение задания в таком виде и таком состоянии не имело никакого смысла. По дороге бойцы в подробностях рассказали Ларькину, что с ними случилось.
Метрах в ста впереди находилась та самая прогалина, на которую они тогда вышли. Вначале спецназовцы даже не поняли, что такое у них перед глазами. Все кроны деревьев, казалось, шевелились, но не от ветра, а сами по себе. Потом, когда все буро-зеленые большие листья, которыми были осыпаны осины и тополя, вдруг со стрекотанием поднялись в воздух и тучей ринулись на людей, они поняли, что это была не листва, а огромная, просто устрашающих размеров саранча. Виталий прихватил с собой несколько полураздавленных экземпляров: жесткий, как консервная банка, хитиновый покров, челюсти, острые как бритвы. Они были такими крупными, что казались фантастическими созданиями. Эти чудовища умудрились даже испортить рации, не говоря уже об одежде, ремнях, подсумках. Обмундирование вмиг превратилось в лохмотья раньше, чем люди успели отступить с полянки. Бойцы были уже искусаны саранчой до крови, когда откуда ни возьмись полетели пчелы — и отступление превратилось в повальное бегство. Вокруг каждого из десяти бойцов вилось по несколько сотен пчел, и на несколько минут люди забыли обо всем, не замечая даже, что их командир превратился в огромный катающийся по земле, кишащий пчелами клубок... А затем весь этот ад прекратился так же неожиданно, как и начался. Основная масса насекомых умчалась неведомо куда, осталось несколько десятков сбитых с толку пчел и саранчуков, которых окончательно смело потоком воздуха от «вертушки».
Капитан Сивцов выжил — богатырское здоровье не подкачало — но несколько недель пролежал в госпитале. Первые двое суток он даже не приходил в сознание. Но врачи спасли его жизнь, Володька постепенно поправился, и единственным последствием страшного приключения стало то, что он больше никогда в жизни не ел меда, просто смотреть на него не мог.
...Ирина не сразу поняла, что серые мохнатые пятна, сливавшиеся с серо-зеленым мхом, — это уже не мох, а шкуры, принадлежащие живым и здоровым, очень здоровым зверюгам. Волки лежали на земле, уткнув носы в мох, до того неподвижно, что она их поначалу не заметила. А заметив, не испугалась — лейтенанта Рубцову давно уже было почти невозможно напугать чем-нибудь, — а осторожно приблизилась к животным и стала их разглядывать. Ирине казалось даже, что сейчас, с противогазом на лице, она сама могла напугать кого угодно, и человека, и зверя.