К моему удивлению, рекламное агентство возражало. Точнее, не все агентство, а только девушка, сидевшая за столом напротив и увлеченно рассказывавшая об общей проекции, композиции, цветовосприятии и прочих дизайнерских чудесах.
Я показывал фотографии крыла, пытался объяснить, как это выглядит и как это летает. Она азартно спорила. Слишком азартно.
Вообще все в ней казалось чересчур картинным. Слишком светлые, словно крашеные, волосы до плеч, нарочито уверенный взгляд широко открытых серых глаз, изобилие слов и плавных жестов. Она словно играла некую мизансцену, в которой мне была отведена роль зрителя. Время от времени я выбивался из роли, задавая каверзный вопрос, - и совершенно неожиданно сквозь черты уверенной в себе современной женщины, наполовину актрисы, вдруг проступала худенькая девочка, пытающаяся доказать всем - и себе в первую очередь, - что она способна справиться со всем на свете сама. Она действительно справлялась; замешательство длилось мгновение - и она обретала почву под ногами.
Что до меня - спонсорские деньги были бы весьма кстати, про себя я уже решил: на консоли так на консоли, черт с ним, слетаю и так. Возражал из чистого упрямства. С одной стороны, предмет спора я знал лучше, с другой пытался решить, нравится мне эта девушка или она меня раздражает.
Выход из этого положения существовал только один. Улучив момент, я предложил:
- Знаете, Таня...
- Татьяна, пожалуйста. - Она была непреклонна.
- Извините. Может быть, у вас найдется время, чтобы познакомиться с предметом поближе?
К моему удивлению, она легко согласилась и даже предоставила мне выбор времени и места. На флирт это было не похоже - и к лучшему, работа так работа. Приближались выходные; все складывалось как нельзя лучше - я все равно собирался ехать в поле. Я почти ничем не рисковал - страшно занятые рекламные агенты в выходные обычно не могли выкроить времени, я уезжал на соревнования, неделей позже привозил фотографии крыла с логотипом - и все оставались довольны.
Назначив время и место, я вышел из офиса, почти сразу забыв о разговоре...
...Я и не надеялся, что она придет, просто прибыл в назначенное место за четверть часа до назначенного срока, огляделся, запер машину и отправился за сигаретами на другую сторону улицы. Погода была подходящая расплачиваясь в ларьке, я с удовольствием поглядывал вокруг. Редкие клочки облаков плыли по волнам шестого океана, ватага воробьев затеяла перебранку возле лужи, в которой отражалось небо. С оттаявшего газона пахло землей, вообще в воздухе носилось что-то вольное, что заставляло расстегнуть куртку, хотя доверять обманчивому весеннему теплу нельзя.
Распихав пачки по карманам (стараюсь покупать табак впрок, он вечно заканчивается в неподходящий момент), я взглянул на часы, еще раз осмотрелся - ее на улице я не увидел, наверняка она в лучшем случае опаздывала, а скорее всего, и не собиралась никуда ехать - и решил, что сегодня не буду больше никому звонить, уеду один и просто полетаю в одиночку. Иногда полезно погонять пилотаж на малой высоте, не показывая никому то, от чего обычно предостерегаешь других. Шлепая по лужам к машине, я уже прикидывал план полета, и думать забыв, зачем сюда приехал.
Она стояла на остановке и оглядывалась по сторонам. Я просто не узнал ее, ожидая увидеть столичную барышню, одетую как на пикник. Сегодня она выглядела совсем иначе - волосы собраны в пучок, серые глаза уверенно смотрят в мир. Короткая куртка, джинсы, высокие кроссовки. Солнцезащитные очки на шнурке, минимум косметики, никаких сумочек, барсеточек или пакетиков.
План полета медленно растворился в воздухе. Теперь придется везти ее с собой, по дороге отвечая на глупые вопросы вроде: "Неужели вы не боитесь высоты?"
Да боюсь я высоты, боюсь. Мне неуютно становится, когда смотрю вниз с балкона шестого этажа, а к краю крыши меня может подвести только расстрельная команда. Только этому все равно никто не верит, считают обычным пижонством. Людям трудно понять, что просто высота и высота полета - две большие разницы, как говорят в Одессе. Поначалу, когда только обживаешься в подвеске, от каждого набранного метра захватывает дух. Позже, когда начинаешь доверять аппарату, осознаешь, что высоты много не бывает никогда. Вот когда ее не хватает, начинаешь с замирающим сердцем прикидывать: а успею ли я дотянуть во-о-он до той площадочки, или сегодня придется садиться в ежевичник? Ну да что рассказывать...
Я подошел к ней и поздоровался. Она быстро повернулась на мой голос:
- Добрый день. - кажется, она немного смущалась. - я не опоздала?
Было без двух минут десять.
- Вы королевски вежливы. Просто я всегда приезжаю раньше. Ну что, седлаем коня - и в путь? - я сделал приглашающий жест и отправился к машине.
- А какой из этих коней наш? - она шла рядом, разглядывая автомобили возле тротуара. Сегодня она вела себя совсем по-другому.
- Какой вам больше нравится сегодня? - я тянул время, мне стало интересно, угадает она или нет.
Возле самой остановки стояла "девятка", за ней - "мерседес" с почти черными стеклами, мой чумазый "лэнд крузер", джип "чероки" и что-то еще. Она медленно пошла вдоль автомобилей, поглядывая то на них, то на меня. Я остановился и наблюдал. "Девятку", обвешанную спойлерами, она прошла сразу, возле "мерседеса" оглянулась на меня, покачала головой, миновала "тойоту", ненадолго задумалась и показала на джип.
- Этот? Я угадала? - она торжествующе улыбалась.
- Почти. - Я обошел свою "тойоту" с пассажирской стороны и открыл перед ней дверь.
- Этот? - она заново оглядела автомобиль, словно примеряя его на меня, отступила на шаг, наклонила голову и сказала: - Лизавета...
- Что? - я не понял. - Кто?
- Ну... - она смутилась. - улыбка у нее такая... Лизавета.
Вообще-то я искренне считаю "тойоту лэнд крузер" крепким мужским автомобилем, вне зависимости от возраста. Мой угловатый аппарат, восемьдесят восьмого года выпуска, возможно, и выглядит предком лоснящегося сытого "чероки", но тогда уж - дедушкой, никак не бабушкой. Да и где она там разглядела улыбку?
(Впоследствии меня не раз ставила в тупик привычка Татьяны раздавать имена неодушевленным предметам. Она внимательно разглядывала вещь, думала секунду - и выдавала имя или прозвище, порой весьма неожиданное. Вещи, казалось, охотно принимали крещение и подчинялись ей. Стиральная машина была у нее Марусей, любимая шариковая ручка - Долгоносиком.)
- Ну и ладно, - сказал я, - Лизавета так Лизавета. Поехали.
Татьяна забралась внутрь; я захлопнул за ней дверь, обошел машину, уселся на водительское место и пристегнулся. Вновь окрещенная Лизавета весело фыркнула, подмигнула левым глазом и покатила, увозя нас прочь из города. Я на ощупь достал кассету, ткнул в магнитофон и покосился на пустую пряжку ремня пассажирского сиденья. Я вовсе не педант; вообще-то я начинал ездить на мотоцикле, где никаких ремней и в помине нет, но привычка пристегивать в подвеске параплана все, что должно быть пристегнуто, перекочевала на все остальное. Татьяна почувствовала взгляд, нащупала ремень и пристегнулась, не говоря ни слова. Я улыбнулся и прибавил газу. Теперь она сидела, положив руки на колени, и изучала обстановку, словно кошка в незнакомом доме - осторожно оглядываясь, принюхиваясь и прислушиваясь.