– Твой сын, Шуканэ?
– Да, сударь.
– Сколько ему?
– Десять. Разбойник, каких мало, потому мы и подзадержались.
– На крышу полез? – участливо спросил Балинт.
Пишта залился краской и кивнул головой.
– Правильно, – неожиданно одобрил герцог. – Если б мне в День Страха было десять лет, я бы тоже полез поглазеть на Древнего. Имре, – Риссаи обернулся к вошедшему темноволосому юноше лет пятнадцати, – что там?
– Я объехал вокруг замка и обошел дворы. Все в порядке, но Он приближается. Это точно.
– Вот как? – Сильная рука сжала плечо Пишты. – Ну, воин, пошли, поглядим вместе.
– Отец, – встрепенулся Имре, – я с тобой.
– Разумеется. – Герцог глянул на Шукана. – Мы сейчас вернемся. Никого не выпускай. Слышишь? Времени должно хватить, но мало ли…
Капитан замка подал знак пятерым алебардщикам и встал у прохода, хотя никто из спустившихся в подвалы не выказывал ни малейшего желания выйти наружу. Когда Пишта услышал, как сын герцога произнес «Он приближается», ему тоже захотелось забиться куда-нибудь в уголок, но Риссаи держал крепко. Втроем они поднялись по крутым серым ступенькам и вышли на залитый солнцем двор. Такого Пишта Шукан еще не видел и не хотел видеть. Одно дело – слушать, как в День Страха все живое и способное двигаться прячется и разбегается, и совсем другое – оказаться на словно бы вымершем дворе.
Было очень тихо, очень душно и очень страшно. Могучие каштаны, веками сторожащие замок, невозмутимо вздымали к небу зеленые кроны, но Пишта готов был поклясться, что им страшно так же, как и закрывшимся, словно перед дождем, одуванчикам и съежившимся борщевикам, обычно нагло раскидывавшим мясистые листья. Небо было мертвым – ни облачка, ни птицы, ни хотя бы бабочки или мухи. Пишта глянул под ноги – здесь, неподалеку проходила муравьиная тропа, но насекомые исчезли. Сказка оказалась правдой – все, что могло спрятаться, спряталось.
– Я не думал, что это правда. – Герцог словно подслушал его мысли. – Даже когда стали прибывать гонцы, а алийский шар начал светиться…
Про алийский шар Пишта слышал от отца. Странная вещь, присланная заманским султаном одному из древних королей в обмен на право похоронить убитого в битве брата. Обычно молочно-белый и холодный, шар этот по мере приближения Дня Страха наливался тревожным багровым светом, становясь сначала теплым, а потом горячим. Кто и когда создал эту вещь, не знал никто…
– Стой тут. – Балинт выпустил плечо Пишты, и мальчик вздрогнул, словно пробуждаясь от сна. – Если что, беги вниз и вели отцу закрыть двери. На нас не оглядывайся.
С бешено колотящимся сердцем сын капитана следил, как великий Риссаи, широко шагая, вышел на середину двора и встал, обернувшись лицом на восток, откуда, как рассказывали, и приходил Древний. Пишта на всю жизнь запомнил страшную, давящую тишину, недвижные кроны каштанов и высокого темноволосого человека, облитого безжалостным солнечным светом. Балинт стоял, положив руку на рукоять своего знаменитого меча, и вглядывался в слепящую даль. Сердце мальчика защемило, и он, нарушив приказ, бросился к герцогу и стал рядом, лишь на мгновенье отстав от Имре. Так для Иштвана Шукана началась служба длиной в жизнь.