Банкет стоил огромных денег, но мало кто знал, что оплатил его отец Дэна, с которым тот связался, переехав в Шанхай209. Папаша Вэньмин, уважавший обычаи, не мог «потерять лицо», не выделив средств на свадьбу сына — пусть «непутевого», но все же любимого. Вот ведь как бывает!
А сын вскоре вновь отплатил отцу черной неблагодарностью. Узнав, что его папаша, постепенно выправив финансовое положение, занялся бизнесом (вместе с несколькими односельчанами Вэньмин основал в Пайфане шелкоткацкую фабрику, начав поставлять шелк в Шанхай), Дэн от его имени попросил заем у его городских партнеров. Те дали: им и в голову не могло прийти, что «богатый торговец», старший сын уважаемого ими человека, — обыкновенный мошенник. Дэн же, получив изрядную сумму, передал ее на нужды партии210, после чего недолго думая поменял место жительства.
А ведь он знал, что в семье отца не было лишних денег. Да, папаша Вэньмин занимался бизнесом, но и иждивенцев у него на шее хватало. После смерти матери Дэна в 1926 году он привел в дом новую супругу, урожденную Сяо. Она родила ему четвертого сына, которого назвали Сяньцин (Обогнавший Цинов [то есть бывшую правящую династию маньчжуров]). Но через несколько месяцев жена заболела и вскоре скончалась. Невезучий Вэньмин женился в четвертый раз, теперь на вдове, у которой имелась девятилетняя дочь от первого брака. Звали его новую жену Ся Богэнь, и происходила она из довольно бедной семьи бурлака, таскавшего баржи по реке Цзялинцзян, притоку Янцзы. Была она всего на пять лет старше Дэн Сяопина, но в отличие от него с раннего детства познала нужду и страдания. Будучи ребенком, она потеряла сначала старшего брата, а потом мать. Едва родив дочь, овдовела. Ее отец не имел ни одной сотки земли, и прокормить себя, дочь и внучку ему было очень трудно. Так что брак с Вэньмином оказался для Ся Богэнь и ее дочери спасением. Тем более что Вэньмин стал воспитывать ее ребенка как собственного и даже дал приемной дочери имя в соответствии с генеалогической хроникой своего клана — Сяньфу (возможный перевод — Самый красивый лотос). А вскоре у него от Ся Богэнь родился еще один ребенок — новая дочка, которую он назвал Сяньжун (можно также перевести как Самый красивый лотос: иероглифы «фу» и «жун» — синонимы).
Иными словами, Дэн Вэньмин помимо себя должен был кормить, поить и одевать свою мать, бабушку Дэна, которая была еще жива, жену, троих сыновей (двое из них на его деньги уже получали образование) и двух дочерей. Конечно же ему было нелегко. А он, невзирая на это, продолжал еще помогать и блудному сыну, неизменно демонстрировавшему неблагодарность. Поистине это был добропорядочный гражданин. Не случайно его ценили в уезде и в 1928 году даже назначили начальником управления стражи Гуанъани и командиром батальона уездной самообороны, в котором насчитывалось от шестисот до семисот солдат. А в 1929 году сделали еще и советником объединенных отрядов стражи восьми уездов211. В его довольно большом чайном доме (100 квадратных метров) по торговым дням всегда было полно народа: люди приходили пообщаться, поиграть в кости и послушать умного человека: Лао Дэн (Почтенный Дэн) разрешал споры, давал советы, а нередко и помогал обездоленным212. По воспоминаниям односельчан, «этот человек со свисающими вниз длинными усами» неизменно вызывал «уважение окружающих и как хороший хозяин, и как военачальник, и как общественный деятель, и как судья»213.
Между тем после свадьбы молодые переехали в небольшой двухэтажный дом, арендованный Чжоу Эньлаем и Дэн Инчао в западной части международного сеттльмента, в узком тупичке Цзуньи недалеко от оживленной улицы Сяоша дулу (сейчас это дом 11 в тупике номер 24 близ улицы Сиканлу). Чжоу с женой поселились на втором этаже, а Дэн Сяопин с Сиюань — на первом.
Дни шли за днями, а обстановка в городе всё ухудшалась. Коммунистов искала не только охранка Чан Кайши, но и полиция международного сеттльмента и французской концессии, где собственно и находились главные учреждения ЦК китайской компартии. Так что скрываться становилось все труднее. Дэн вспоминал: