В квартире Завьяловых, располагавшейся недалеко от станции метро «Октябрьская», оказались мама Ирины — робкого вида высокая женщина, довольно полная, с одутловатым лицом, которой дочь сразу же велела поставить чайник, и большая овчарка, судя по оставленной шерсти, до появления девушки валявшаяся на диване в комнате молодой хозяйки. Животное было явно возмущено тем, что его выставили в коридор, закрыв перед носом дверь на щеколду. Андрей огляделся — просторная комната имела запущенный вид. На раскладном столике с колесиками стояли кружки, початый двухлитровый пакет яблочного сока, валялась открытая книга, на полу возвышалась стопка женских журналов, и всюду была раскидана одежда, в том числе нижнее белье. Судя по всему, отправляясь на свидание, приглашать молодого человека к себе Завьялова не планировала. Одежду Ирина смущенно сграбастала и с некоторыми усилиями запихнула в шкаф, прижимая коленом вещи, которые могли одновременно оттуда выпасть. На всем лежал налет неухоженности — старые, неаккуратно поклеенные обои, облупившаяся краска дверей, трещины вокруг дверных наличников, потертый паркет. Явно не генеральская квартира. Но Андрей сразу отметил и приличную площадь коридора, и высоту потолков «сталинского» дома.
— И кто здесь живет? — поинтересовался он у Ирины.
— Родители, я, мои два брата и Амир.
— Амир?
— Собака.
— A-а, понятно.
Этот Амир предпринял отчаянную попытку ворваться в комнату, когда Андрей вышел в туалет. Неудачно — Ирина была начеку. Для Мирошкина поход в уборную стал своеобразной экскурсией по квартире — три комнаты, большая кухня, кладовка, туалет и ванная также приличной площади — но все такое старое, требовавшее ремонта. «Странно, — думал он, сидя на унитазе, — а я слышал, ее отец занимается бизнесом, а в квартире — сарай. И еще два брата… Нет, не вариант. И мамаша такая странная». Завьяловскую мамашу Андрей успел еще раз увидеть, когда, подходя к уборной, не удержался и заглянул на кухню. «Уголок, деревянная мебель — светлая, газовая плита, сковородки», — промелькнуло в мозгу. Женщина что-то запихивала в мусоропровод. Они встретились глазами — вот тут Мирошкину почему-то и пришла в голову мысль, что Иркина мать не вполне в себе. Она смотрела на него каким-то мутным взглядом, и в сонном выражении ее лица не было жизни. «Как будто пыльным мешком тетку ударили, — решил Мирошкин, вытирая в ванной руки полотенцем, — Хотя, может быть, она просто плохо видит. Но все равно — не вариант».
Вернувшись в «девичью», как он почему-то стал про себя называть комнату Ирины, Мирошкин убедился, что сонная завьяловская мать способна проявлять расторопность, — на столике стояли чашки, домашние пироги, конфеты. Вновь заперев дверь, Ирина достала из книжного шкафа спрятанную там выпитую наполовину бутылку красного вина и посуду. «А у вас много книг», — заметил Мирошкин, разливая вино в фужеры. «Ну, у меня еще мало стоит, основная библиотека в большой комнате. Папа в свое время много книжек покупал», — ответствовала девушка, глядя на винные пятна, вследствие неловкости ее кавалера оставшиеся на полотенце, которым был теперь застелен столик. Андрей провозгласил тост: «За чудесный день». Выпили. Жуя пирожок, Мирошкин внимательно разглядывал и комнату, и ее хозяйку: «Да, симпатичная, но недостает в ней чего-то эдакого, что может вскружить голову. Нет какой-то рассеянной в атмосфере химии. И вроде все у нее есть… Вон сиськи какие из-под свитера выпирают, а все равно не то. Пресная какая-то она, без изюминки. И не худая». Он еще раз оглядел Ирину. Да, да, стандартный набор: карие глазки, прямой носик, бледненькая, желтоватые неровные зубы (один клык на верхней челюсти слегка выпирает), большая родинка на шее (не пикантная), осветленные волосы средней длины и пышности (не Костюк, конечно), наверное, изначально — темно-русые, прыщ на лбу — таких девиц в метро он ежедневно встречал сотнями… «И как это я раньше не замечал, что у нее зубы кривые?» — подивился про себя Андрей. Подобные незначительные дефекты внешности, обнаруженные им, скажем, у Лавровой или Костюк, вряд ли могли сильно уронить их в его глазах. Но в случае с Завьяловой они почему-то приковывали к себе повышенное внимание Андрея, чрезвычайно вредя зарождению хоть какой-то страсти к девушке, заставляя вновь и вновь соображать: «Не вариант».