Арина хотела сегодня учиться. В её ранце было для этого специально много разных учебников и большая новая тетрадь.
Машина быстро увезла родителей от здания школы, Арина и Пётр Брониславович ещё до нужного кабинета не успели дойти.
— Ну, прошу к нашим, Арина, так сказать, Родионовна…
— Я, — ответила Арина, — в некотором смысле Арина Леонидовна.
— Ясно. — и Пётр Брониславович взялся за ручку и уже хотел дёрнуть дверь кабинета.
Дверь резко открылась, и из неё прямо в объятья Петра Брониславовича вылетел встрёпанный дяденька маленького роста. Арина сделала шаг в сторону, Пётр Брониславович в другую, и тут со стороны спины дяденьки шлёпнулось на пол что-то вязкое цвета сыра.
— Что такое? — Пётр Брониславович нагнулся и подобрал лепёшку с пола, а дяденька, очевидно, тоже учитель, бросился бежать по коридору, на ходу теряя с брюк много таких же лепёшек.
Пётр Брониславович решительно шагнул за порог кабинета.
«Сырник — чмо!» — прочитала Арина надпись на двери, сделанную жирным маркером, и тоже вошла в класс.
Немногочисленный седьмой «В» замер за своими партами.
Пётр Брониславович понюхал начавшую застывать между его пальцами лепёшку и сказал:
— Что с Сергеем Никитичем?
— Он в своей стихии. — донеслось с последней парты.
— В смысле?
— В сырной.
Классный руководитель внимательно присмотрелся к стулу возле учительского стола.
— Что это за лепня? — Пётр Брониславович с размаху шмякнул ладонью по жёлтому месиву на стуле, схватил первый попавшийся лист бумаги с учительского стола и быстро вытер им руки.
Кто-то сдавленно хихикнул.
Пётр Брониславович оглядел своих питомцев.
— Отставить смех. — скомандовал он. — Лучше поднимите руки, кто сдавал на этой неделе деньги на обеды.
В воздухе затрепетало несколько детских рук.
— Произведём подсчёт. — Пётр Брониславович быстро сосчитал эти руки, ещё раз окинул взглядом месиво и стул, поднял его в воздух и встряхнул, прикинув вес. — Мало.
— Ему хватило. — заметил мальчик, сидящий у окна.
— Отставить комментарии. — Пётр Брониславович грозно посмотрел на мальчишку. — И он сюда сел? Но ребята, это же низко.
— У него был шанс подстелить газетку. — заметил короткостриженный мальчик со второй парты. — Было бы повыше. Сырник им не воспользовался.
— Это что ещё за умник в наших рядах? Отставить такие разговоры. Это что — сырки?
Класс молчал.
— В столовой на обед были сырки. — настаивал Пётр Брониславович. Плавленые.
— Нет… — загнусили хором.
— Как это — «нет»? Или вы думаете, что я — склероз? И Сергей Никитич сел в сырки?
Пётр Брониславович всё быстро понял. Сырки расплавили на батарее, доведя до нужной кондиции, и разложили на учительском стуле. А Сергей Никитич… Бедный Сергей Никитич!
— Ребята, зачем?
— В знак протеста. — твёрдо сказал мальчик с чёрными кудряшками.
— Какого протеста?
— А чего он… Двойки ни за что ставит. — забубнил короткостриженный. — Называет чью-нибудь фамилию, а мы и не слышим, чью…
— А он, а он… — подхватила его соседка. — Говорит такой: «Что, нет его сегодня?» И двойку прямо в журнал ставит!
— Да, как мне в тот раз! — подтвердил короткостриженный. — А я и не слышал, как он меня вызвал…
— Всё ясно. — покачал головой учитель. — Это вы так восстали…
— Да!
— Так вы ж сами у него на уроке так шумите, что и не слышно Сергея Никитича! — возмутился Пётр Брониславович.
— Мы не шумим! — и весь класс загалдел, как цыганский табор.
— Отставить вопли! — голос Петра Брониславовича был громче табора. Смирно, орлы. За Сергея Никитича вам должно быть стыдно с полной выкладкой. А вот откуда у вас столько сырков — вот это вопрос на засыпку. В столовую сколько человек ходят? Три калеки с половиной. А почему, спрашивается? Где забота о собственных подрастающих организмах? На собрании родители говорили, что всем деньги на обеды будут давать. И где эти деньги?
Снова воцарилась тишина.
— А я знаю — где. Все они оседают на прилавках окрестных ларьков, превращаются в эти, так сказать, бирюльки. Зачем вот тебе, Редькина, столько колец на ушах?
— Это… мода. — пролепетала веснушчатая комичная Редькина.
— Мода? Это не мода, это называется — ёлка. Ты, Зоя, хорошая девочка, а эта раскраска тебя… ну, так сказать, демаскирует. Отличает от детского возраста. Всё снять и ходить в косынке.
— В косынке? — на глазах Зои Редькиной выступили слёзы.
В классе хихикнули.
— Самая мода. А ты, Мамед, почему весь дневник какими-то бумажками облепил? Что молчишь? — Пётр Брониславович поставил руки в боки. — Это у тебя не дневник, а чемодан туриста какой-то. Прямо «Мистер-твистер, бывший министр» получается. Оторвать. Где эстетика в наших рядах? Мы и так отстаём от нашей параллели по всем показателям.