А тем временем в его классе в течение недели у нескольких человек вновь пропали деньги. Невозможно было уже терпеть такое, так что ребята возмущались и негодовали.
— Нужно Брониславовичу пожаловаться! — кричал кудрявый Мамед Батыров, потрясая зажатой в кулаке кепкой.
— Пусть милицию вызывает! — пискнула Зоя Редькина.
— Ты что, Редькина, больная? — серьёзно посмотрел на неё Владик Федюшов. — Это же такой позор! Нельзя милицию. Нужно самим что-то сделать! Все помнят свои деньги? Какие суммы, какими бумажками? Я, например, свои помню. У меня на одной купюре какие-то цифры карандашом написаны. А на другой угол надорван.
— А у меня, а у меня… — вылез вперёд Антоша Мыльченко.
— А тебя, Гуманоид, вообще не спрашивают. — оборвал его Костя Шибай. Что ты суетишься? Подожди.
Антона затёрли в угол.
— Слушайте, а вообще странно… — выступила вперёд Даша Спиридонова. Всё ведь было нормально. Пока в наш класс…
— Новенькая не пришла! — догадался Владик Федюшов, но, точно сказал что-то нехорошее, тут же зажал рот рукой и оглядел своих одноклассников.
— Ой…
Все посмотрели на новенькую, которая невозмутимо сидела за партой, попивала минеральную водичку и читала книгу.
— У неё-то, небось, ничего не пропало. — прошептала Даша Зое Редькиной на ухо. — А так бы сейчас возмущалась бы бегала.
— Да. — согласилась Зоя и с ненавистью посмотрела на новенькую.
— Надо жаловаться. — решительно проговорил кто-то из ребят.
— А как жаловаться-то? — спросил Владик. — Доказательств-то никаких нет.
— И денежек наших тоже… — всхлипнул Антоша.
— Стало быть, нужно найти эти доказательства. — решительно заявил Костя Шибай, усаживаясь за парту.
Ведь давно шёл урок. Учитель географии Сергей Никитич с опозданием явился в класс, раскрыл журнал, огляделся, отмечая, что сегодня в седьмом «В» ведут себя потише, и принялся одного за другим вызывать учеников к доске и пытать их. Все вспомнили об этом и начали бояться…
Влюблённый Петр Брониславович тосковал. С удвоенной нагрузкой бегали и прыгали ученики под его руководством. Проходили дни за днями, и однажды Светлана Юрьевна с таинственным видом сама подошла к нему.
— Петр Брониславович, я и не знала, что вы поэт. — начала она.
— В некотором роде все мы поэты, Светлана Юрьевна, — взбодрился сразу Петр Брониславович.
— Я обнаружила ваши стихи…
— В каком смысле мои стихи?
— Я понимаю, вы скромный. — Светлана Юрьевна готова была расхохотаться, уж очень Петр Брониславович был сейчас смешной. И стихи его тем более.
Но прозвенел звонок, и Петру Брониславовичу нужно было спешить на урок. Он удалился, а Светлана Юрьевна, оставшаяся в учительской, принялась показывать какой-то листок своим подружкам, которые долго и весело смеялись над тем, что там было написано.
Антон Мыльченко очень любил поэзию. Он читал множество поэтической литературы — и толстые тома, и тоненькие самопальные стихотворные сборнички современных авторов. И мечтал о создании собственного сборника… Чужие строчки не раз приводили его в восхищение, даже в экстаз. Антон плакал над ними. И не раз он трагически восклицал, наткнувшись на ту или иную строчку:
— Ну как же так?! Меня опять обскакали! Это же моя мысль, моя рифма! Украли, передрали… Эх, и как они об этом догадались у себя в девятнадцатом веке! Ведь это я придумал…
И он, обиженный, но вдохновлённый, бросался сочинять своё очередное произведение. Чужие стихотворные строчки и рифмы переплетались в Антошиной голове с его собственными. Такими стихи и ложились на бумагу — так что даже сам автор не мог уже определить, где он сам написал, а где какая чужая строчка затесалась. Любил Антоша поэзию, очень любил…
И верил, что она всем приносит удовольствие и счастье, да ещё и вершит людские судьбы. Так что обещание помочь Петру Брониславовичу в создании стихов для его возлюбленной, где описывались бы метания и страдания его влюблённой души, не было пустыми словами. Антон Мыльченко не терял времени даром.
И через несколько дней после встречи на ступеньках его сонет был готов. Самым лучшим своим почерком он написал его на двойном тетрадном листе и понарисовал во всех углах букетики цветов для красоты. Вышло замечательно: