– Советом хотел бы воспользоваться, – произнёс он негромко.
– Советом? – переспросил Пирс, насторожившись.
Неожиданность витала в воздухе, словно резкий сквозняк распахнул тяжелую дверь в тишине. Сергей Платонов, известный своей самоуверенностью и упрямым характером, вдруг заговорил о совете. Его голос прозвучал с оттенком осторожности:
– Есть дилемма. Позволишь говорить прямо?
Вопрос повис в комнате, как металлический звон, отразившийся от стен. В голове Пирса зашевелилось подозрение: что за игру затеял этот человек? Ведь с Платоновым пустяков не бывает.
– Почему именно ко мне? Разве у тебя нет начальника, Джеффа? – слова были брошены с холодной усмешкой.
– Это не касается слияний и поглощений. Речь о другом деле, и не знаю, стоит ли браться самому, – голос Платонова звучал ровно, но в нем таилась скрытая напряженность.
Взгляд Пирса сузился. Верить в откровенность собеседника не приходилось: наверняка тот хочет использовать чужую власть в своих целях.
– Лично вмешиваться не обещаю.
– Об этом речи и нет. Нужен лишь твой взгляд со стороны.
Короткая пауза тянулась, будто время застыло. Потом Пирс решил: лучше выслушать. Любой скандал, заваренный Платоновым, всё равно обрушится на него, как на главу инвестиционного блока. Знание – это защита.
– Говори.
Сергей откинулся в кресле, сложил пальцы и произнёс тихо, почти буднично:
– Сейчас курирую один проект в команде управления активами. Компания "Theranos".
Имя было знакомо. Пирс заранее навёл справки, когда тот добивался командировки. Стартап в области биотехнологий, подающий большие надежды. Учитывая специализацию Платонова, интерес казался естественным. Но настойчивость, с которой он съездил на место, тревожила.
И вот теперь….
– Думаю, это мошенники.
Эти слова упали на стол тяжёлым грузом.
– Их техническая документация катастрофически слаба. Я копнул глубже…, – сдержанный голос разрезал тишину. – Следы подделки: использование чужих материалов из университета Джонса Хопкинса, фальшивые подтверждения, отсутствие клинических испытаний. Даже разрешение FDA подано лишь недавно – и только на один из двух сотен тестов. Это станет грандиозной проблемой.
Взгляд Платонова потемнел, а черты лица заострились.
– В подобном случае как поступить?
Слова прозвучали почти искренне, но Пирс ощущал фальшь, будто кто-то играет слишком гладко на расстроенном инструменте.
– Если углублюсь, смогу найти доказательства. Но тогда придётся оставить дела MA. Поеду снова на место.
Вот оно – истинное желание: уйти от прямых обязанностей, заняться разоблачением, выйти за пределы своего отдела. Слишком уж обширная прелюдия ради простой просьбы.
– При таком объёме подозрений разумнее расследовать дальше. Ослепнуть можно лишь от собственного равнодушия, – произнёс Платонов, слабо скрывая нажим.
Пирс вдруг понял: его водят за нос. Тот строит из себя озабоченного правдолюба, но на самом деле уже подсчитал выгоду. И всё же момент был упущен – разговор закручен умело, и разворачивать его назад стало невозможно.
Голос Платонова оставался мягким, но в нем слышался холод металла:
– А если этот обман всплывёт позже?
В комнате запахло тревогой, как перед грозой. Слова висели в воздухе, а вместе с ними – понимание: если всё сказанное правда, разоблачение неизбежно. Технологии компании – пустышка, продукт ещё не прошёл одобрения FDA. Вопрос заключался не в том, случится ли скандал, а лишь когда он грянет.
Проблема теперь была иной, куда глубже, чем казалось вначале. Пирс уже знал слишком много. Этот яд проник в сознание и не отпускал. С недавним повышением до руководящей должности ситуация обретала новую окраску: любое неосторожное слово могло обернуться заголовками в газетах – "Исполнительный директор Goldman был осведомлён о мошенничестве Theranos".
Только два пути оставались перед ним. Либо начать настоящее расследование, собрав команду и документы, либо сделать вид, что уши его остались чисты, а разговор – случайным шумом за окном. Но клиенты банка вложили деньги в эту компанию. Отвернуться – значило расписаться в собственной трусости, оставить за спиной шлейф обвинений в предательстве доверия.
Тяжёлым грузом ложились воспоминания о прошлом. Во время кризиса ипотечных бумаг Goldman уже обвиняли в слепоте, а позже и в цинизме – когда банк толкал на рынок опасные продукты, чтобы набить собственные карманы. Тогда грянул иск SEC и последовал гигантский штраф. Годы минули, но пятно не смылось. Оно въелось в репутацию, словно едкий запах гари в стены старого дома.