– Контракт вот-вот будет подписан, – произнёс Шарма, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо.
– Значит, пока его нет, – последовал холодный отклик.
А ведь именно этот контракт с Министерством обороны был краеугольным камнем в громких прогнозах. В отчётах гордо значилось: доходы в 2014 году – двести шестьдесят один миллион долларов, прибыль – сто шестьдесят пять. На 2015-й обещались астрономические цифры: почти миллиард семьсот миллионов выручки и более миллиарда чистой прибыли. Но без реального договора всё это превращалось в мираж, написанный на песке.
Сбоку раздался спокойный, но колкий голос приглашённого специалиста по финансам. Его речь была точной, как скальпель хирурга:
– Контракты с Пентагоном не заключаются за пару недель. На это уходят месяцы: федеральные регламенты, проверки безопасности, согласования по DFAR, внутренние аудиты. Если документ не подписан к июлю, получить доход в этом году нереально.
Шарма прикусил губу. На лице застыло упорство, но слова застряли в горле. Спорить с профессионалом, вооружённым фактами, означало выставить себя на посмешище.
– Без финансового директора подобные вещи невозможно контролировать должным образом, – прозвучало замечание, словно удар по больному месту. Бровь Шармы дёрнулась, пальцы нервно сжались в кулак, но он вынужден был сидеть прямо, сохраняя маску вежливости.
Запах кофе в комнате вдруг стал горьким, словно напоминал о подгорающей лжи.
Тишина затянулась. Потом Платонов, будто ненароком, предложил:
– Завершим разговор о продажах и перейдём к частичному осмотру лаборатории?
Шарма едва заметно вздрогнул. Лицо вытянулось, словно от кислого вкуса.
– Сегодня невозможно. Оборудование на калибровке, – прозвучала поспешная отговорка.
– Речь ведь шла о демонстрации приборов. Демонстрацию можно оставить на последний день. Но саму лабораторию осмотреть всё же можно?
Вопрос прозвучал мягко, но с таким нажимом, что напряжение стало ощутимым, словно тяжёлое одеяло на плечах. Отмазки здесь уже не выглядели убедительными.
Шарма шумно выдохнул, откинувшись на спинку кресла.
– Сегодня доступ в лабораторию ограничен. Предлагаю начать с проверки IT-отдела, – сказал он сдавленным голосом.
Его раздражение было видно по жёсткой линии губ, хотя слова всё ещё звучали учтиво. Он явно пытался удержать фасад вежливости, но глухая злость вибрировала в каждом жесте.
– Хорошо, – прозвучало согласие, быстро и легко, будто уступка была сделана без борьбы.
На самом деле осмотр лаборатории и не был целью. Это была лишь приманка, дымовая завеса. Настоящие следы нужно было искать в другом месте.
Шаги зазвучали по коридору, и вскоре группа вошла в помещение IT-департамента. Воздух здесь был сух, пах проводкой и пылью вентиляторов. Мониторы тихо гудели, мигали лампочки серверов. В этой тишине новые вопросы уже рвались наружу – острые, цепкие, будто когти, готовые вырвать нужное доказательство. В комнате повисла тишина, прерываемая лишь жужжанием кондиционера и мерным щелчком шариковой ручки в пальцах одного из сотрудников. На столе между чашками с остывшим кофе и папками с бумагами прозвучал вопрос, от которого воздух будто потяжелел:
– Почему данные всех отделов изолированы друг от друга? Такая система мешает обмену информацией и выглядит крайне неэффективной.
Руководитель IT отдела дернулся, взгляд его метнулся в сторону Шармы, словно ища у того защиты. Тот не сумел скрыть раздражения: скулы напряглись, пальцы с силой вжались в подлокотники кресла. Но, сделав жест рукой, он позволил подчинённому отвечать.
Голос IT-шника дрожал, словно плохо настроенная струна:
– Чтобы предотвратить утечку конфиденциальных данных.
Запах бумаги и тонера смешивался с лёгким ароматом антисептика, что тянулся от соседнего стола. Вопрос последовал тут же, резкий, как удар ножа по стеклу:
– Какие именно программы используются? Какие меры предприняты, чтобы исключить утечки?
Улыбка Шармы заострилась, как лезвие. Он терпеливо слушал, хотя в глазах его металось раздражение. На деле же всё оказалось куда прозаичнее: у сотрудников не было доступа к флешкам и принтерам, даже мессенджеры находились под запретом. Когда-то подобные слухи долетели из разговоров в кафе, но теперь удалось зафиксировать их официально.
– Разве такие меры не подрывают коммуникацию между отделами? При нарушении взаимодействия падает и общая эффективность. Не слишком ли это?