И вдруг в этой полусонной, от вина и музыки, атмосфере прозвучала фраза, которая ударила громом:
– У Theranos нет финансового директора.
Воздух будто сгустился. Первым очнулся Карсон.
– Финансового директора не существует? – голос его прозвучал громче обычного.
Шарма поспешил вклиниться:
– Это всё ещё стартап….
Но объяснение прозвучало жалко, почти пискляво, словно оправдание школьника. Несколько гостей переглянулись, а в глазах мелькнуло то ли недоумение, то ли насмешка.
– Стартап? Одиннадцать лет работы, восемь сотен сотрудников – и без CFO? – раздалось с другого конца круга. – Кто тогда управляет инвестициями?
– Мы с Холмс…, – выдавил Шарма.
Сдержанный смешок пронёсся по ряду собеседников. Сомнение стало осязаемым, как запах перегретого воска в люстрах.
– Но ведь речь идёт о Series E? – спросил кто-то, не скрывая сарказма. – При такой стадии без финансового директора? Это же безумие.
Для профессионалов подобное звучало как откровенная дикость. Ведь речь шла не об обычных акциях, а о сложных схемах – конвертируемых бумагах, привилегированных долях с приоритетом ликвидации, защитой от размывания, оговорками о дивидендах. Каждый пункт требовал филигранной работы специалистов.
– Ну тогда хотя бы финансовых консультантов привлекли? Какая фирма ведёт дело? – уточнил другой финансист.
На этот раз голос Шармы и вовсе задрожал:
– Ну… понимаете….
Ответа не последовало. Стало ясно – никаких консультантов не было.
В воздухе повисло недоверие, разросшееся в откровенное презрение. Несколько человек тихо пробормотали:
– Что за чёрт….
Шарма, побледнев, резко обернулся к Платонову, глаза метнули злую искру:
– Ты не забыл, что подписывал NDA?
Вокруг сразу воцарилась тишина – гости замерли, как будто предвкушая скандал. NDA, неразглашение, угрозы иском – всё это звучало как кнут, к которому Шарма привык прибегать.
Но Платонов отреагировал спокойно, даже лениво. Голос прозвучал ровно, с лёгкой тенью досады:
– Отсутствие CFO – не секрет. Это всплыло ещё во время обсуждений с инвесторами.
По залу пробежал тихий ропот. Он был прав – именно CFO должен вести переговоры с потенциальными вкладчиками. Но если в компании такого человека не существовало, то вопрос решала команда IR, и факт становился общеизвестным.
Брови Платонова едва заметно сдвинулись, выражая показное недовольство:
– Поднимать тему NDA ради подобного – явное преувеличение.
Финансисты оживились, кто-то хмыкнул, кто-то качнул головой. Ситуация оборачивалась против Шармы. Его излюбленное оружие – угроза договорами и исками – теряло силу в чужих руках.
И главное – это происходило не за закрытой дверью, а здесь, на виду у десятков глаз, под блеском хрустальных люстр и при свете софитов, где каждое слово впечатывалось в память свидетелей, как нож в мягкое дерево. Вечерний зал переливался огнями люстр, от которых по стенам скользили золотые блики, а в воздухе витал тяжёлый аромат вина и табака, перемешанный с запахом дорогих духов. В кругу людей, говорящих вполголоса о финансах, разливался ровный гул, но одна реплика вдруг прорезала общее жужжание, будто звон бокала о камень.
Шарма, нахмурившись, бросил холодное напоминание о подписанном соглашении о неразглашении, словно хлыстом ударил. В зале стало ощутимо тише, и даже рядом стоявший Карсон резко повернул голову – в его взгляде мелькнуло раздражение. Здесь, среди инвесторов, такие угрозы звучали нелепо. Разговоры о сделках и структурах компаний велись свободно, и упоминание NDA в подобной обстановке казалось кощунственным.
Запоздало осознав промах, Шарма попытался сгладить впечатление: его голос стал тягучим, оправдывающимся, но в глазах вспыхнула злость, направленная на собеседника, словно вина за неловкость лежала вовсе не на нём. В ответ прозвучала лишь мягкая усмешка и лёгкий поворот разговора – вместо упрёков прозвучало предложение обсудить кандидатуру на пост медицинского директора.
Тонкая пауза, как натянутая струна, прервалась мягкой оговоркой: никакой тайны разглашено не было. Всего лишь намёк, который мог значить многое, но не утверждал ничего конкретного. Слова, похожие на лёгкий туман – скроют больше, чем покажут, и оставят простор для догадок.
В этот момент воздух словно дрогнул – низкий грудной голос раздался за спиной. Обернувшись, можно было увидеть Елизавету Холмс. На ней – строгая, но в то же время элегантная одежда: длинное платье без рукавов с высоким воротом. Женственная мягкость ткани странно контрастировала с её тяжёлым, почти мужским тембром, отчего фигура её казалась ещё более загадочной.