Он ещё раз оглядел в зеркале свой туалет, ещё раз поправил галстук, взял шляпу и трость и вышел из дома.
XX
По воскресеньям у Петропопуло вставали раньше, потому что отец и сын вставали рано, и подымали весь дом. Товарищ прокурора уже знал этот обычай дома, знал, что в одиннадцать часов девицы уже одеты, и потому смело шёл к ним в своём светлом фланелевом костюмчике, ярко освещённый жгучим августовским солнцем юга. Он уже решил бесповоротно действовать так, как, по его убеждению, следовало действовать, и смело отворил узорную калитку их сада.
Едва он сделал несколько шагов, как увидел Лену, игравшую с таксой. Молоденькая собака на вывернутых лапах неуклюже носилась за нею, ловя за подол платья, а девушка хлопала в ладоши, отскакивала, прыгала, смеялась и кричала.
— Эту так эту! — почти вслух сказала. Анатолий, подходя к ней.
— Я пришёл к вам проститься, — начал он. — Я сегодня же должен ехать в Россию.
Лена так и застыла с раскрытым ртом. Ему даже показалось, что она шатается и беспомощно протягивает к нему руки. Может быть, этого и не было, но он быстро схватил её за плечи рукой и шепнул:
— Успокойтесь, что с вами!
Он посадил её на скамейку и сам сел рядом. Она растерянно по-детски смотрела на него.
— Да как же это вы так вдруг? — спросила она.
— Нельзя, надо, — ответил он, не отпуская её руки и чувствуя сквозь жёсткий кружевной рукав её мягкую тёплую руку.
— А как же сестра? — спросила она.
— Сестра? — повторил он и быстро сравнил в уме, которая красивее. Лена старше, но у неё нос меньше; а у младшей нос уж совсем греческий.
— Или вы для гувернантки сюда ходили? — продолжала она жалобным голосом. — У нас всегда так…
— При чём тут ваша сестра, при чём гувернантка! — заговорил Анатолий. — Я еду домой, потому что умерла моя богатая тётка, и я являюсь её наследником.
— Не богаче же она нас! — вырвалось у Лены.
«Что ж, кажется, совсем клюнуло», — подумал он и ещё крепче придвинул её к себе.
— Как вам не стыдно говорить не только о гувернантке, но и о вашей сестре, — сказал он, приближая к её лицу своё лицо. — Скажите мне одно слово, и я уеду вашим женихом.
Такса, внимательно смотревшая на них, вдруг вскочила и залаяла.
— Идут, — быстро увёртываясь, сказала Лена.
— Я пойду к вашей матушке, — шепнул он.
— Зачем? — удивилась она. — Идите к папе: он читает газеты, и очень будет рад.
Из-за деревьев показалась тучная усатая фигура madame Петропопуло. Она шла, переваливаясь и опираясь на зонтик. Анатолий подошёл к ручке, чего он никогда раньше не делал. Она удивилась, хотела поцеловать его в лоб, но поцеловала только воздух.
Сам Петропопуло читал с наслаждением только что полученную греческую газету. При виде товарища прокурора, он торопливо стал вставать с кресел, что было довольно затруднительно при его тучной фигуре. Анатолий успел ласково удержать его за плечо.
— Зачем, не трудитесь, — сказал он и сам сел без приглашения против него. — Вы, быть может, удивитесь: я пришёл просить руки вашей старшей дочери.
Газета упала с колен коммерсанта. Он снял очки и стал их протирать.
— Конечно, я очень недавно имею честь быть с вами знакомым, — продолжал Анатолий, слегка покачиваясь на стуле и почему-то иронически улыбаясь. — Я бы никогда не решился столь поспешно сделать предложение. Но я получил депешу. Умерла богатая тётка. Я должен ехать. Я — её единственный наследник. Я люблю вашу дочь и хотел бы уехать женихом. Согласие вас ни к чему не обязывает. Я вернусь; вы присмотритесь ещё ко мне. Но я думаю, что я сделаю вашу дочь счастливой.
Грек нахмурил брови.
— У вас какой чин? — спросил он.
Анатолий сказал.
— А что говорит Лена?
— Она согласна.
— А что говорит её мать?
— Я ещё не говорил с madame Петропопуло, — ответил Анатолий, вспомнив, что ни разу не догадался спросить, как зовут будущую тёщу.
— В таком случае, вам надо объясниться с ней. Мы ничего не предпринимаем, не посоветовавшись друг с другом. Она очень обидится, если вы не обратитесь к ней.
— Я с удовольствием.
Он хотел встать, чтобы идти. Старый грек удержал его за коленку.
— А вам сколько надо приданого? — спросил он.
— А вы сколько дадите?
— А вот поторгуемся.
— Зачем торговаться? Что дадите, то и возьму.
— Как же не торговаться? А вдруг я ничего не дам? Дам тряпки да камни, а больше ничего. Вы придёте, спросите: «А деньги?» — а я скажу: «Договора не было».