Деньги рекой
Деньги рекой
Ник Трейси
- Наверное, ты не поверишь мне, если я скажу, что мы знакомы с тобой уже десять тысяч лет. Знаю, звучит это крайне книжно, но скоро тебе придется поверить. Все дело в том, что ты вовлечена в игру.
Ты живешь на первом этаже, а я на третьем. Твой день обычно начинается в семь утра. Я знаю это потому, что слышу каждое утро цоканье твоих шпилек по асфальту под окном. Когда я сонный подхожу, чтобы посмотреть тебе вслед, ты обычно уже скрываешься за высоким углом нашего пятиэтажного дома. Наш дом кирпичный, в нём больше сотни квартир. Как и многие другие – ты и я – живем в этих скворечниках уже много лет. Мы ничего не знаем друг о друге. Не потому, что мы плохие соседи. Нет, просто потому, что так живёт большинство людей. Иногда я успеваю отодвинуть занавеску вовремя и тогда я вижу твои черные открытые туфли, высокие стройные ноги, изящную спину под легким ситцевым платьем небесного цвета, и прямые русые волосы , которые обычно собраны сзади в прыгающий хвост. Он прыгает потому, что ты всегда спешишь. Как и ты, я сам много лет не понимал, что вовлечен в игру. Мы знакомы с тобой в рамках общественного минимума. Меня зовут Вит. Я живу на третьем этаже, ты на первом. Нас отделяет только три метра кирпича, бетона, стекла и воздуха чужого имущества. Вежливость развязывает нам языки ровно на две с половиной секунды; мы здороваемся, когда случайно встречаемся в подъезде или на улице. Тебя зовут Ира, тебе немного за тридцать, у тебя есть муж и двое детей, а у меня нет. Всякое утро меня будят твои каблуки.
Мне не нужно каждое утро вставать в семь утра для рутинного путешествия, которое ты называешь работой. Я просто не нахожу для этого причины. Моя двухкомнатная квартира битком набита тысячными и пятитысячными банкнотами государственного образца. Плотной оранжево-зеленой массой они свалены на полу, под кроватью, в шкафах, словом повсюду. Для удобства я сдвигаю это денежное месиво ближе к стенам, где сооружаю из них нечто вроде могильных курганов, но, как бы я не старался, купюры все равно путаются под ногами, оказываются в тапочках, прилипают к подошвам, залазят на стол, где я обедаю, или на диван, где я обдумываю нашу игру. Деньги не могут мне дать того, чего так жаждешь за них получить ты или любой другой человек, который встает каждое утро, чтобы заработать себе на кусок хлеба или на сверкающую трехпалубную яхту. Если уж говорить совсем на чистоту, то они не дадут ничего и тебе. Все дело в том, что мы оба – ты и я - вовлечены в игру.
Деньги стали появляться около года назад из вентиляционного отверстия на кухне. До этого несколько дней подряд оттуда исходили посторонние звуки. Тогда, в ту бессонную ночь, я решил, что это голубь или крыса, но мои подозрения оказались слишком поверхностными. Не успел я снять пластиковую заслонку вентиляционного хода, как оказался под мощным напором денежных купюр. Бумажная струя была настолько сильной, что я слетел с табуретки и чуть не сломал себе ребро. За два часа деньги затопили кухню до уровня подоконника. Напор не ослабевал всю ночь, деньги шуршащей рекой распространились в коридор, прихожую, гостиную, спальню. На следующий день многотысячный поток несколько ослаб, но в продолжении многих дней и ночей оставался достаточно мощным… Денег было так много, что мне пришлось выносить их из дома в мешках из под картошки, а потом сжигать в загородных полях. Я пытался поставить заслонку на место, но через три дня она не выдерживала и слетала вновь под давлением реки из миллионов, миллиардов и триллионов неосуществленных человеческих желаний. Сейчас трудно сказать, почему русло этой реки прошло именно через мою квартиру. У меня есть подозрение, что это вряд как-то связано с хитрыми законами денежных течений.
По мне и не скажешь, что я миллионер. Я мог бы финансировать мировые революции, ездить в супермаркет через дорогу на черном сверкающем лимузине, мог бы купить тебя, твою семью и весь этот чертов дом, а может и весь наш вшивый городишко. Но ничего этого я не делаю, я хожу в супермаркет пешком, я ношу круглый год одни и те же джинсы и терпеливо жду у кассы звонкой сдачи с помятой купюры, за которую бедняжке кассирше приходится пахать три недели. Я не сорю деньгами и не покупаю себе дорогих костюмов потому, что не это моя цель. Я должен быть тем, кем был, должен оставаться незаметным, должен выносить каждую неделю по пять мешков денег и потом сжигать их на пустоши в пасмурную ночь и всё ради того дня, когда ты станешь частью игры.
Иногда я слышу, как ты возвращаешься. Почему-то всякий раз в это время во дворе не бывает других людей. Слышен лишь твой звонкий шаг с кроткими женскими «цок-цок-цок». Я подхожу к окну, осторожно отодвигаю штору и вижу твое лицо. Ты всегда смотришь себе под ноги, словно там, на асфальте, прочерчен видимый только тебе путь домой. Порой ты останавливаешься на мгновение, на два спотыкающихся удара сердца, и поднимаешь взгляд к верху. И тогда мы смотрим друг на друга. Бывает, что это мгновение растягивается на пять, десять секунд или больше. Я знаю, ты чувствуешь мой взгляд, и поэтому наклоняюсь к стеклу ближе. Мы смотрим друг другу в глаза. Ты и я – соседи, которые видятся случайно от одного до трёх раз в месяц. Наши пути не пересекаются потому, что мы живем в разных мирах. Но когда ты смотришь на меня, ты чувствуешь мой взгляд так же, как его чувствую я. Наши глаза пьют друг друга. Я не вижу твоего тела, но чувствую твою наготу. За те пять, десять, шестьдесят секунд все посторонние вещи отлетают в стороны, как одежда в страстном любовном танце мужчины и женщины. Я закрываю глаза - и вот уже снова слышу твой цокот.