Я начинаю день с того, что иду в кухню проверить, не ослабел ли напор денег. Чтобы дойти до кухни, мне приходиться идти в тридцатисантиметровом слое хрустящих купюр. Иногда я падаю, иногда матерюсь. За год напор ослабел вдвое, но когда он закончиться совсем, я не знаю. Часть денег мне удается спустить в сортир, но за день я не спускаю больше тридцати миллионов. Я опасаюсь, что, если спущу больше, то засорю санузел. Мне не следует так рисковать.
Война, которую ты переключила на мыльный сериал, началась из-за алмазов и леса. Три месяца назад передали, что число жертв перевалило за двести тысяч. Это примерно столько, сколько живет в нашем городке. Война, которую ты закончила простым нажатием кнопки на пульте, перебралась на восток и юг Африки, где она продолжается уже из-за нефти. Двести тысяч убитыми, которых ты не знала в лицо, уже давно сгнили под жарким африканским солнцем. У тебя нет сил задумываться над такими вещами, как далекая бессмысленная смерть черных людей, у которых с тобой, вообщем-то, нет ничего общего, кроме чисто видовых совпадений. Все, что вас связывает, это легендарный общий предок. Никто не видел его в лицо.
Ты стоишь перед высоким зеркалом супружеской спальни в одних трусиках и подносишь к телу голубое платье. До этого ты подносила белое и синее. Твой выбор остановлен на голубом. Муж не видит тебя, он ещё спит. Никто не видит тебя потому, что в такую рань встают только сумасшедшие и трудоголики вроде тебя. У тебя фигура гимнастики, но для меня это не так уж важно. Важнее то, что ты вступишь в игру. Через двадцать минут я проснусь потому, что снова услышу твои каблуки.
Но это оказывается неправдой. Впервые за много лет я не слышу твоей пулеметной походки. Меня будит стук в дверь. Тук-тук-тук.
Я открываю глаза, это раз. Я падаю от неожиданности в кучу денег у кровати, это два. Я открываю дверь в одних семейных трусах, это три.
На тебе голубое платье и мне почему-то кажется, что где-то я уже тебя видел в нём.
- Что происходит? – спрашиваешь ты.
- Что «что происходит»? – спрашиваю я.
Ну да, я кошу под дурака, а что мне остается?
Ты смотришь мне под ноги и тут я понимаю, что в стою по щиколотку в банкнотах. Я отгребаю деньги ногой назад, как пёс, который только что сходил по большому. Я чувствую себя мальчишкой, уличенным в бесстыдстве. Я не могу понять, почему ты стоишь в моих дверях, ведь мы должны только здороваться от одного до трех раз в месяц.
- Ограбил банк? – говоришь ты, продолжая смотреть в мои ноги.
- Нет - начинаю оправдываться я – Всё не так. Это…
Я запинаюсь и замолкаю, как человек, которому есть, что скрывать. Чтобы объяснить происходящее, нужно сказать тебе об игре, а я не знаю, настала ли для этого пора.
- Почему ты здесь? - спрашиваю я, на время переключаясь в игры людей.
Всем своим видом я показываю, что вправе получить ответ первым. Я знаю правила людских игр.
Ты выглядишь довольно возбужденной для такого раннего часа. Твои руки чуть согнуты в локтях, как у человека, который в любую секунду может толкнуть обидчика в грудь.
- Я тут из-за тебя! – говоришь ты на повышенных тонах, а я, наконец, поднимаю взгляд от твоих чудных черных туфель на высоких каблуках, которые мне впервые удается рассмотреть так близко. Твои синие глаза горят под лучами двух маленьких солнц, скрытых где-то за роговицей.
- И не надо строить из себя идиота! – добавляешь ты на втором дыхании. – Что это за гляделки каждый день? – вот я и дождался толчка.
Я не любитель спиртных напитков, но сейчас мне хочется выпить. Я хочу выпить высокую рюмку пятилетнего коньяка, который растопит заиндевевшие окончания нервов в моей голове. Но у меня нет коньяка и мне остаётся только отступать.
- Почему!? –под натиском второго толчка я едва удерживаюсь на ногах и оказываюсь в своей квартире.
- Почему!? – третий толчок сбивает меня с ног, я падаю в мягкую постель из денег.
Ты уже в моей квартире. Ты захлопываешь за собой дверь, понимая, что соседям незачем видеть деньги, лежащие на полу, как мусор. Никто не должен знать о денежной реке.
- Почему ты снишься мне каждую ночь!? – выкрикиваешь ты в последнюю очередь, а твои маленькие солнца за роговицей глаз вспыхивают ярче.