– О, черт! – воскликнул Лал Синг, – я знаю эту историю! Помните дискотеку на северном берегу, ну, которую держит тот парень, танзаниец с женой?
– Точно, – поддержала Инаори, – я все не могла понять: как это у них был один ребенок, а потом бац и стало четверо. Вот оно значит как…
– Эти могут хоть десяток завести, – подал голос Викскьеф, – у них по выходным половина порта куролесит. Только успевай монеты отгребать, чтоб стойка не треснула.
– Виски у него дрянь, – сообщил Эрнст, – По-моему, это вообще самогонка.
– У него так и написано: «домашнего производства», – пунктуально отметила Джой.
Викскьеф равнодушно пожал плечами:
– Виски, как виски.
Эрнст саркастически хмыкнул:
– Тебе и керосин – виски, оглобля норвежская.
Скандинав смерил его презрительным взглядом:
– Пижон. Много ты понимаешь.
10. Холодная война, пираты и каторжники.
– Ребята, дайте уже послушать! – крикнула Инаори, – там Уоррен Диксон.
– Это кто еще? – спросил Викскьеф.
– Это советник самых серьезных правительств по обе стороны Атлантики.
– Ах, вот как…
«… плохо замаскированный международный разбой, – говорил советник, – по сравнению с которым даже оффшоры выглядят безобидно. Оффшоры устраивают демпинг на рынке налогов и высасывают из развитых стран финансовые ресурсы. Но финансы все равно могут работать только в реальных экономиках, им приходится возвращаться домой. А вы сделали у себя de-facto безналоговую зону для низкоресурсных hi-tech и высасываете самые перспективные технологии производства и самых эффективных разработчиков. Ваша экономика присваивает результаты колоссальных инвестиций развитых стран в науку и образование. Вот откуда фантастический рост вашей экономики и ваше выросшее на пустом месте благополучие. Это – пиратский бизнес. Думаете, это сойдет вам с рук?»
«Как это мило, – произнес Торрес, – Когда в конце прошлого века Запад вывозил мозги из стран восточного блока, это почему-то не называлось пиратством. Ваше правительство говорило о свободе предпринимательства, экономическом соревновании и глобализации. Почему теперь эти красивые слова не звучат? Готтентотская мораль? Если я украл корову, это хорошо, а если у меня украли – это плохо?»
«То есть, вы признаете, что я прав?» – уточнил Диксон.
«Ничего подобного. Наоборот, это вы признаете, что оказались в положении Советского Союза времен холодной войны. Вы проигрываете экономическое соревнование, потому что у вас неэффективное бюрократическое управление, а частная инициатива задавлена налогами и запретами. Ваши политики сегодня только и могут, как Никита Хрущев в прошлом веке, стучать в ООН ботинком по трибуне и кричать, что они нас закопают».
Диксон усмехнулся. «Вы переоцениваете роль всяких задворков в мировой политике».
«Возможно, – сказал Торрес и задумчиво потер кончик носа, – Хотя, знаете, в конце XVI века Нидерланды казались задворками священной империи Габсбургов. Но прошло 50 лет, и Нидерланды стали процветающей республикой, владения которой раскинулись по трем океанам, а задворками оказалась как раз империя. История иногда повторяется».
«А вы уполномочены делать такие заявления? – поинтересовался Диксон, – Или хотите спровоцировать еще один международный скандал в порядке личной инициативы?»
«Заявление? – переспросил координатор, – нет, я просто напомнил кое-что из истории».
«Вы просто пытаетесь использовать это шоу, чтобы сделать рекламу своей стране».
«Конечно. Это одна из моих обязанностей, как сотрудника правительства Меганезии».
«Что ж, – сказал Диксон, – по крайней мере, здесь вы честно ответили на вопрос».
Торрес кивнул. «Честно отвечать на вопросы – это тоже моя обязанность»
Из-за стола поднялся строгий пожилой господин со значком международного бюро по правам человека: «А вы готовы честно признать, что ваше правительство игнорирует все международные гуманитарные акты?».
«Если честно – я просто не знаю всех международных актов на эту тему. Я вообще-то не юрист. Огласите весь список того, что мы, на ваш взгляд, нарушили».
«Начну со способов ведения войны. Они нарушают конвенции 1907, 1929, 1936, 1949, 1977 и 2005 года. Ваши вооруженные силы занимаются диверсиями на гражданских объектах на суше и на море, и террором против мирного населения».
«Впервые слышу о таком безобразии, – ответил Торрес, – можно конкретно?»
«Извольте. Операция ваших вооруженных сил в эмирате Эль-Шана 2 года назад. Убито 17 гражданских лиц, разрушена электростанция, центральный узел водоснабжения столицы, ВПП гражданского аэропорта и две развязки на главной национальной автомагистрали».
«Минуточку. Какие такие гражданские лица были в резиденции шейха Фархада? Если вы имеете в виду его охрану, то она была вооружена…»
«А его жена, пятеро детей, обслуживающий персонал?» – перебил представитель бюро.
Координатор пожал плечами: «Ну, знаете, это все-таки война. Наша армия, по крайней мере, не забрасывала бомбами жилые кварталы, как это принято в военной практике так называемых цивилизованных стран. Никто, кроме непосредственного окружения шейха, физически не пострадал. У жителей, конечно, были неудобства с транспортом, водой и электричеством, но в условиях войны такие вещи неизбежны».
«Но мистер Торрес, объявлять войну, физически уничтожать семьи высших чиновников государства и угрожать тотальным разрушением инфраструктуры страны из-за какого-то незначительного недоразумения с несколькими гражданами …».
«Это не было незначительное недоразумение, – отрезал он, – власти эмирата Эль-Шана захватили гражданский авиалайнер, взяли в заложники группу туристов, среди которых были наши граждане, и игнорировали наше требование вернуть им свободу».
«Но есть же дипломатические методы…»
«Есть Великая Хартия, – перебил Торрес, – Каждый гражданин Меганезии находится под безусловной защитой правительства. Эта защита не зависит ни от какой политики, ни от какой дипломатии, и осуществляется любыми средствами без всякого исключения».
«Не играйте словами! – выкрикнула дама из лиги защиты семьи, – О какой защите граждан может говорить правительство, легализующее рабовладение? Работорговля нарушает все мыслимые цивилизованные нормы!».
«Работорговля? Рабовладение? – переспросил он, – это вы о чем?»
«О вашей практике торговли каторжниками».
«Вы, вероятно, имеете в виду передачу правонарушителей в аренду предприятиям, имеющим жилые комплексы в охраняемом периметре, – сказал Торрес, – И что этим нарушается? Почему общество должно нести расходы по содержанию тюрем?»
«А как на счет надсмотрщиков с кнутами?» – спросила дама.
«На счет надсмотрщиков с кнутами вас дезинформировали», – ответил координатор.
«Но заключенных же принуждают работать, вы этого не будете отрицать?»
«Буду отрицать, потому что это – неправда. У нас принцип информированного согласия. Можно отказаться и сидеть за решеткой в одиночном боксе хоть весь срок. Но это некомфортно. Из примерно 8000 осужденных в стране это выбрали менее 50 человек».
«А каторга – это, по-вашему, комфортно?»
Торрес почесал в затылке: «Там не курорт, но ни одна международная комиссия по правам заключенных не нашла нарушений. По их данным, условия на закрытых предприятиях Меганезии примерно на уровне тюрем Швеции. Питание, быт и медицинское обеспечение практически одинаково. Оборудование спортивных площадок у них лучше, зато у нас гуманнее решен вопрос секса. У нас смешанный контингент, без ограничений на любые добровольные половые контакты. У шведов такого нет».
«Что? Как вы сказали? – Дама густо покраснела, – Вы хотите сказать, что там… на этой вашей каторге… мужчины и женщины могут друг с другом… это же гадко!»
Координатор пожал плечами: «Не понимаю, о чем вы. Суд приговорил их к лишению свободы, а не к лишению половой жизни. По мнению специалистов, принятый у нас порядок способствует исправлению и социализации правонарушителей».