Мари-Терез, чтобы добраться сюда, пришлось взять такси. Секунду она стоит перед дверью, не решаясь войти. В баре полумрак, электрическая энергия здесь нужна прежде всего не для освещения, а для аппарата, на котором то и дело меняются пластинки. Лампочки так густо закрашены красным, что создается впечатление, будто передвигаются по залу и сидят у стойки бара какие-то красноватые тени. Зал поделен бамбуковыми перегородками на маленькие купе. В таком купе вы скрыты от нескромных взглядов. Мари-Терез выбирает одно из них и садится на маленькую, низкую ивовую скамейку. Маргерит ее замечает, кивает головой одной из кузин, и та ленивой походкой, не отрывая от пола ног, направляется к новой посетительнице.
— Нет, мне пока ничего не нужно. Я жду человека.
Когда кузина возвращается к стойке, сидящий там мужчина обнимает ее и увлекает танцевать румбу. Томность тут же покидает кузину. Бедра, животы танцующих то и дело соприкасаются. Им уже нечего скрывать, думает Мари-Терез. Зрелище ее немного смущает. После того как румба кончается, мужчина возвращается к стойке и балагурит с кузинами. Когда начинается следующий танец, он направляется к Мари-Терез. Он держится так уверенно, а глаза у него такие красивые, что она просто парализована.
— Нет, мсье.
— Я что же, неприятен вам?
Она отворачивается, и в этот момент входит Нгуаку-Нгуаку.
— О, простите, господин депутат, простите… Я не знал…
Нгуаку-Нгуаку, не удостоив мужчину взглядом, молча садится. «Этот кретин Бвала еще узнает, с кем имеет дело», — бормочет он про себя.
Кузина возвращается, перебрасывается с господином депутатом несколькими шутливыми фразами. Это старые знакомые. Чинопочитания никакого. Другого такого простого человека, как господин депутат Нгуаку-Нгуаку, во всем свете не сыщешь. Настоящий сын своего народа, он и теперь не боится общаться с массами. Нгуаку-Нгуаку заказывает. Когда кузина приносит поднос с напитками, господин депутат лезет в карман. Кузина его останавливает, говоря, что мужчина у стойки уже оплатил счет.
Звучит пачанга, Мари-Терез хочется танцевать. Больше никто не танцует, все смотрят на них и улыбаются. Улыбаются, глядя, как бедра, плечи — все тело девушки, на лице которой широкая, чистая улыбка, откликается, излучая юность, на каждую ноту оркестра. Улыбаются, умиляясь этим человеком пятидесяти лет, которого не старят ни лысина, ни живот — настолько легко он танцует. Мужчина у стойки произносит:
— Да, сестра, вот она, наша Африка. Она не подвластна ни цивилизации, ни времени.
Но танцующие этого не слышат. Они увлечены друг другом.
После третьего танца Нгуаку-Нгуаку хочет уйти.
— Уже? — говорит Мари-Терез. — Тут хорошо. Тебе не нравится?
— В другом месте будет еще лучше.
Он берет ее за руку, и они уходят. Остановив машину перед «Реле-отелем», он говорит Мари-Терез:
— Моя секретарша заказала номер на имя мадемуазель Бакер. Ты назовешься ею и возьмешь ключ. Жди меня в номере, я буду через пятнадцать минут.
Мари-Терез гасит свет и чувствует, как ее обхватывают большие, сильные руки…
Ей снится, что Нгуаку-Нгуаку приехал за ней на длинной американской машине. Он одет в черный костюм и сияет от радости. Он говорит ей, что его жена умерла, что он прямо с похорон и приехал за ней, чтобы увезти ее за границу. Она даже не решается этому верить. Она хочет взять с собой несколько платьев и кофточек, но Нгуаку-Нгуаку говорит, что не нужно терять время.
Она прыгает в машину, и Нгуаку-Нгуаку мчит ее в аэропорт. По дороге она видит на улицах множество знакомых и, несмотря на бешеную скорость, ясно слышит, что они говорят. Они клеймят ее позором за то, что она разлучила пожилого человека с детьми, кричат, что это она убила мадам Нгуаку-Нгуаку. Когда они приезжают в аэропорт, она вся в поту. В самолете уже нет мест, их сажают в кабину летчиков. Управлять самолетом Нгуаку-Нгуаку берется сам. Он запускает двигатели. Самолет бежит по взлетной дорожке, но ему никак не удается оторваться от земли больше чем на три метра. Черная собака, которая все время преследовала Мари-Терез, вот-вот впрыгнет в самолет…