Переводила мне Лариска, потому что я по-английски знаю только «Макдональдс», «фак ю» и «хенде-хох». Она с нелепым, почти детским восторгом смотрела на настоящего джентльмена и денди, высшее существо в ее личной иерархии. Пахнет приятно, очки в тонкой оправе, разговаривает через губу… Что еще надо, чтобы понравится отечественной женщине? Хакамун не понимала, что с каждой минутой акула, кружившая вокруг меня, сокращает расстояние, оскаливая зубы. Вот-вот бросится. Она-то думала, что мне оказывают немыслимую честь, посвящая в тайны этого мира. Да, этот прилизанный крендель не может сделать предложение, от которого мне не удастся отказаться, он пока всего лишь прощупывает меня. Так сказать, обозначит намерение и посмотрит на мою реакцию. Контрольный выстрел сделают люди в Москве. Этот английский джентльмен улыбается мне, скаля дорогостоящие виниры, но при этом думает, как втравить меня в какой-нибудь блудняк, из которого я потом не выпутаюсь. Меня просто вызовут на ковер и отзовут депозит Минфина из Едра. А это конец. Да ну его на фиг.
— Ларис, сдрисни отсюда под благовидным предлогом, — сквозь зубы сказал я, и она уставилась на меня недоумевающим взглядом раскосых глаз.
— Не поняла! — ее тонкая, иссиня-черная бровь изогнулась в праведном гневе. Приличная девочка не привыкла, чтобы с ней так разговаривали.
— Сдрисни прямо сейчас, — с любезной мордой повторил я. — Скажи, что у тебя протечка по женской части. С меня поход в магазин Картье.
Если Хакамун не отправить вот прямо сейчас к хренам — она сдаст меня со всеми потрохами, согласится на все предложения. Столько восторга в глазах. А папуас с костью в носу этого даже не поймет.
— Ну ты и хам, Хлыстов! — гордо отвернулась Лариса и что-то нежно защебетала, обращаясь к высшему существу, которое прямо сейчас демонстрировало нам дорогущие туфли. Оно положило ногу на ногу и теперь качало носком, как будто пытаясь пробить мне в самое дорогое.
М-да, отечественные демократы совершенно искренне считали, что их священная цель — разрушить все, что сделали коммунисты, а остатки продать за бесценок на Запад, по возможности не забыв самих себя. Почему они так считали, мне было решительно непонятно, но я очень старался изучить эту породу людей, чувствуя себя как зоолог в питомнике павианов.
— Дебилы, блядь, — произнес я фразу, которая еще не стала модной. — Да что же за дерьмо у них в головах? Это ведь все равно, что родительский дом поджечь, чтобы под шумок телевизор вынести.
Возмущенная Ларискина задница мне ничего не ответила, лишь намекнула перекатом упругих ягодиц, что магазин Картье скоро сделает рекордную выручку. А я вздохнул и с искренней растерянностью уставился на акулу, что выпустила жертву, в которую уже почти вонзила свои зубы.
— Май инглиш из вери бед! — вспомнил я еще одну фразу, развел руками и оставил джентльмена в гордом одиночестве, вхолостую щелкающим жадной пастью.
— Что это было, Хлыстов? — Лариска напоминала фурию, встав в позу фарфоровой сахарницы. — Ты хоть понимаешь, кто это? Это же уровень президента страны! А его компания имеет бюджет больше, чем бюджет всей России! Ты же себя полным идиотом выставил. И меня заодно.
— Красивую женщину легкая припездь только украшает, — меланхолично ответил я. — А моей репутации уже давно ничего не может повредить. Ты же сама газеты читала. Ну, я про Штыря говорю… Да и про шадринских тоже много писали.
Хакамун побледнела. Начала лихорадочно поправлять воротник блузки. Вот так их надо осаживать, иначе совсем на шею сядут и потащат в светлое будущее либерализма.
— Давай сбежим отсюда, Ларис? Наймем машину и поедем в Париж. Через туннель под Ла-Маншем. Всегда хотел его посмотреть. Визы у нас с тобой нужные проставлены, так в чем проблема? Погуляем по Елисейским полям, поедим фуа-гра и зайдем в Мулен Руж. Там полная херня, конечно, но отметиться надо. А еще я тебе торчу за протечку. Заглянем в ювелирку какую-нибудь, отоваришься. Думское бабье подохнет от зависти.