— А чего сам не подашь? — несказанно удивился тот, ожидая от меня всего, что угодно, но только не этого. Где Хлыст и где политика…
— Потому что десять тысяч, — ответил я — Само собой, вечнозеленых.
— Двадцать, — наморщил лоб интеллектуальный титан, любитель пострелять по людям и публичного секса с пионерками. У данного политика были свои представления о том, как нужно отдыхать. Он был легендой родного Зарайска.
— Не льсти себе. — усмехнулся я. — За двадцать я этот вопрос с людьми повыше тебя решу. Например, с замами Рыбкина. Твоя такса — десять, не больше. Но если пробьешь голосование на этой неделе, так и быть, дам пятнашку, — неожиданно смягчился я.
— А тебе зачем это надо? — подозрительно посмотрел он на меня. — На тебя же представление пришло о снятии неприкосновенности. Тебе что, заняться больше нечем? Я бы на твоем месте уже билеты бронировал.
Скорочкин подмигнул мне, словно давая понять, что он со мной в этот нелегкий час.
— Пятнадцать тысяч сами в карман не упадут! Иди работай! — похлопал я его по плечу и показал на выход из кабинета. Мне нужно спешить. Тут уже знают, что я заявился, а значит, надо смыться раньше, чем меня утащат к Вольфовичу. Там я точно пятнашкой не отделаюсь. Говорить с такой акулой можно только, если имеешь сильную позицию. А ее-то у меня как раз и нет.
— Теперь-то в Советскую, босс? — спросил Руля, как только я вышел из Думы. Молча кивнул, закуривая сигарету. Рука подрагивала, но в пределах нормы. Я вывезу. Не такие истории разруливал.
Проблему со Штырем надо решать срочно, но вопрос с прокуратурой не менее важен. Депутатская неприкосновенность нужна мне как воздух. Они хотят поиграть со мной, ну что же… Поиграем! Я создам генеральному прокурору проблемы там, где он их не ждет. Он, по слухам, вполне порядочный и принципиальный мужик, и в этом его слабость. Если Дума примет постановление об амнистии для участников октябрьских событий, он не станет его блокировать. А вот Борис Николаевич и его окружение, напротив, придут в неописуемую ярость. Они его за это просто сожрут. Да… Генпрокурору Казаннику настанет конец, а пока назначат следующего, да пока тот вникнет в дела, я много чего успею сделать. Так много, что новый человек придет на пепелище вместо готового уголовного дела. Если вопрос нельзя решить деньгами, то его можно решить большими деньгами.
Но все это будет потом. Сейчас меня ждет очень непростой разговор с ворами. Если они не помогут, то все, что я делал столько лет, окажется напрасным. Меня ждет прогулка по длинному коридору, из которого нет выхода. А я не хочу умирать, я только начал знакомиться с собственной дочерью.
НЕ ЗАБУДЬТЕ ПОСТАВИТЬ 4-Й ТОМ В БИБЛИОТЕКИ! ПРОДА УЖЕ СКОРО.
Глава 2
Пошлая и пыльная роскошь «Советской» не спешила меняться вместе с временами. Тут все осталось как при Союзе, лишь стайка откровенно одетых девчонок, из разряда «я была молода, и мне нужны были деньги», толкалась у барной стойки. Но и тех пока немного, у них рабочий день начинается существенно позже. А вот уважаемые люди, державшие это заведение, оказались на месте. Они обедали. Сидели здесь не только товарищи из солнечной Абхазии, но и Профессор, и Компас, которого занесло сюда каким-то неведомым ветром.
— О! Хлыст! — радостно оскалился он. — Только тебя вспоминали! Богатым будешь. Ах, да ты и так уже при бабках…
— А я икал, — буркнул я в ответ. — Разговор есть.
— Проблемы свои хочешь решить? — пристально посмотрел на меня Компас. — Недешево обойдется.
— Не проблемы, а вопрос, — поправил его я. — Один вопрос. Проблемы я решаю сам. А вот за решение вопроса готов серьезно заплатить.
— Соловей в клетке запел не по сезону? — остро глянул на меня Лакоба.
Я просто кивнул. Тут люди опытные, ситуацию на раз секут. С ними лишние слова не нужны, ведь на все сто сорок шесть процентов тут либо кто-то стучит, либо стоит прослушка, либо присутствует и то и другое. Потому-то и выражаются воры в таких случаях иносказательно, скорее давая понять что-то, чем говоря прямо. Можно сидеть за одним столом с ними, и если не знаешь специфического жаргона, не поймешь ни слова из происходящего. Так будет и сегодня. Я взял салфетку и завернул угол. Лакоба поморщился и отложил вилку, которой ковырял салат, Профессор посмотрел одобрительно, а Компас развеселился. Этот знак означает смертный приговор, и уважаемые люди после недолгого раздумья кивнули. Они согласны с такой карой.
— Казино, — сказал Компас, который взял салфетку из моих рук, бережно развернул и положил рядом.