— Это будет сделано. Уже делается! — нетерпеливо прервал Юренас.
— Нашему колхозу от этого не легче.
— Ты бы хотел, чтоб другой разжевал и положил тебе в рот готовый кусок! Я тоже не имел бы ничего против, если бы пришел добрый дядя и выложил кучу рецептов. Мол, мною все испытано, проверено. Пользуйтесь ими на здоровье и обогащайтесь. Обогащайтесь и создавайте коммунизм. — Юренас повернулся вместе со стулом к окну. Широкие плечи вздрагивали, словно каждое слово вызывало у него физическую боль. — Нет такого дяди, уважаемый! Нет! Врагов — как чертей в аду вокруг котла. Военные базы, блоки, пакты. Готовы последний кусок из глотки вырвать, задушить Советское государство. Друзья опять же… Социалистические страны, Африка, Азия. Всех поддерживать надо. Пространство не терпит пустоты. Где мы ногу не поставим, там капиталист втиснется. Экономическая война, так сказать. Здесь мизинчиком не поковыряешь. Надо вдарить кулаком, сплеча. Не дожидаясь, не давая врагу передышки. Вот и вдариваем. Безо всяких рецептов доброго дядюшки, без микроскопических опытов, в масштабе всей страны. Ты глядишь на жизнь со своей колокольни, Мартинас Вилимас, а надо залезать повыше, значительно выше.
Мартинас досадливо поморщился. У него внутри опять появились два человека. «Он прав, — говорил один. — Заткнись и делай, как учит тот, кто умнее тебя». — «Может быть, — соглашался второй. — Пускай. Скажем, он прав — ты смотришь со своей колокольни. Но неужели у каждого человека нет своей колокольни? Неужели не твое право, если не долг, откровенно сказать, что ты видишь, а он, «залезший выше», может быть, просто не может разглядеть?»
— Я не хочу уходить так далеко, товарищ секретарь, — сказал он, повинуясь второму голосу. — На фронте я был только несколько месяцев, в Курземе. Не надо мне втолковывать, что сейчас идет война. Я знаю свой долг, секретарь. Не агитируйте меня. Лучше давайте посоветуемся по-деловому, чтоб не пострадало дело.
Юренас молниеносно повернулся к нему. Улыбающаяся маска спала. На посеревшем лице возникло жалобное выражение. Несколько мгновений он тускло глядел на Мартинаса, потом рассмеялся и сказал металлическим голосом, приканчивая взбунтовавшегося в душе искреннего, благородного, но слабого человека:
— Что же, уважаемый, прошу покорно — посоветуемся. — Сквозь щелки приятно улыбающейся маски взглянули жесткие, пронизывающие, насквозь глаза.
— В прошлом году у нас под кукурузой было полторы сотни гектаров. Половину пришлось летом потравить и перепахать, другая половина дала кое-какой урожай, но зеленой массы на силос мы получили неполную четверть того, что было намечено по плану. Думали: докупим коров, вырастим побольше свиней — колхозные дела поднимутся как на дрожжах. Провалились… Носясь с кукурузой, обидели другие культуры. Опять убытки. А Вардянис засеял тридцать гектаров и пользы имел больше, чем мы с полутора сотен. Надо сообразоваться с возможностями, товарищ секретарь. А возможности у нас ограниченные. Мало рабочих рук, удобрений. Главное — удобрений, а прежде всего — навоза. Вы же знаете, что стручковые, скажем, оставляют в почве азот, после них, не удобряя, можно сеять кое-какие зерновые. А кукуруза высасывает из земли всю кровь.
— Кукуруза — кровопийца… — Юренас нехорошо рассмеялся. — Не узнаю тебя, Мартинас Вилимас. Делаешь роскошные успехи! Посеешь меньше — пожнешь больше. Любопытная математика. Очень удобная для хозяйственных руководителей типа «перестраховщик». — Юренас нагнулся и стал ковырять пальцем носок сапога, будто это было сейчас важнее всего. — А ты не думаешь, уважаемый, что Вардянис м о г засеять не тридцать, а шестьдесят гектаров и получить в два раза больше силоса, чем получил? Не пришла тебе случайно в голову такая элементарная мысль?
Мартинас хотел было покорно согласиться, но сидевший в нем подстрекатель раздраженно отрезал:
— Не знаю, Вардянису виднее, что можно, чего нельзя в его хозяйстве. Может быть, с шестидесяти гектаров он бы и получил больше — трудно это судить, не попробовав, — но с двухсот, которые вы на него тогда наложили, вышел бы пшик, да и только.
Юренас, занявшись своим сапогом, минуту помолчал.
— Весьма не новые мысли, уважаемый, — наконец донесся из-под стола преувеличенно равнодушный голос. — И насчет кукурузы и вообще… Заячья смелость. Партия, вся страна идут к коммунизму штурмом, на всех фронтах, а мы сидим на двух гектарах и думаем, что изобрели что-то новое. А на деле ничего нового тут нет. Обыкновенная трусость, рецидив крестьянского консерватизма, попытка сковать созидательные силы. Тридцать гектаров… Почему именно тридцать? Потому что нужно меньше усилий, риска. Настоящий коммунист пошел бы не по этому пути, Мартинас Вилимас. Настоящий коммунист бы сказал: есть план, и, что бы там ни было, я отдам свои силы выполнению этого плана. Все силы, запомни, уважаемый, а не столько, сколько мне заблагорассудится. Возможности… Ясное дело, надо сообразоваться с возможностями. И мы сообразовываемся. Увы, кое-кому кажется, что производственные планы распределяют слепые люди.