Мартинас вытянулся навзничь на разогретом песке. В потускневшей синеве неба светило водянистое утреннее солнце. «Метеорологическая станция предсказывает ливни. Скорее уж они бы начались. Тогда бы все решилось само собой, — подумал Мартинас. — Но на самом деле… Я свинья, настоящая свинья». Он перевернулся на бок и, из отвращения к самому себе, плюнул. Катыш слюны побежал по песку, словно бусинка ртути, облипшая пылью. Мартинасу показалось, что плевок вернулся назад и угодил ему в душу.
«Детьми мы часто прибегали сюда поиграть. Всемогущий песок! Сколько построено из него домиков, напечено булочек! Дождь и ветер разрушали наши города. Мы плакали и строили сызнова. Теперь сюда прибегают другие и с таким же упорством продолжают никому не нужное наше дело. Но думают ли они, что это бессмысленно? Мы-то думали? Никому и в голову не приходило, что завтра мы можем не найти своего города. Нас занимала сама игра, а не ее результат. Наконец, мы не считали, что играем, мы верили, что заняты большим серьезным делом. Счастливые дурачки… А были бы мы такими, если бы нам пришлось перед кем-то отчитываться в своих действиях? Ответственность — вот столб, к которому на всю жизнь приковывают человека. Ответственность перед обществом, перед начальством, перед самим собой…»
Мартинас погрузил ладонь в тепловатый песок, набрал горсть и крепко стиснул. Сухие кварцевые пылинки тоненькими струйками били меж пальцев, пока не осталось несколько щепоток. Еще так недавно и он был полон, как свежезачерпнутая горсть песку, — полон радостного возбуждения, уверенности в себе, неумолимой жажды начать жизнь сызнова. Его побуждения были чисты, как этот ослепительно белый песок. Он не мог забыть слова Арвидаса, сказанные ночью, когда они возвращались с пожара: «Только трудом ты искупишь свою часть общей вины, которую сотворил с другими. Труд как огонь выжжет ржавчину души, прояснит душу, в труде ты родишься сызнова». Когда после беды с Арвидасом руль колхоза вернулся в руки Мартинаса, он подумал, что сама судьба хочет помочь ему поскорее искупить свои ошибки. Две недели его не покидало болезненно радостное состояние. Он словно шел по неизведанным, удивительно прекрасным земным просторам, видел далеко на горизонте манящие горные вершины и знал, что где-то за этими горами находится неведомый мир, который он найдет и подарит людям. Но разговор с Юренасом словно одернул Мартинаса. Он остановился и огляделся. Огляделся и зашагал дальше, но лишь по инерции. Он продолжал верить в себя, был полон решимости не уступать ни на пядь, даже гордился, что достойно выстоял перед секретарем, но в подсознании зарождалось неясное чувство неуверенности: «На самом ли деле за этими горами находится неведомый мир?» А когда он, несознательно надеясь на помощь, хотел поделиться мыслями с Годой и ударился об ее равнодушие, более того — когда он увидел, что она его больше не любит, — то же чувство неуверенности шепнуло ему, на этот раз уже громче, второй вопрос: «И кому он нужен, этот твой неведомый мир?» Кажется, на следующий же день после памятного лесного разговора с Годой был закончен сев кукурузы. И тогда к первым двум вопросам добавился третий: «А что, если на самом деле не исчерпаны все возможности?» Мартинас больше не шел неизведанной землей, не глазел на неведомые горы. Он стоял, словно прирос к земле, и сгибался под тяжестью неизвестности. Песок безудержно сыпался меж отчаянно стиснутых пальцев.
— Мартинас! — В нескольких шагах от Сахарницы стоял Антанас Григас и неодобрительно качал головой. Изо рта торчал длинный крушиновый мундштук.
Мартинас встал и, стараясь скрыть смущение, долго и основательно отряхивался от песка.
— Не плохое местечко, чтоб загорать, чтоб его туда! И в Палангу ехать не надо. Почему не голышом?
— Не успел. Может, оба разденемся? — насмешкой на насмешку ответил Мартинас.
— Было бы недурно, но есть неотложные дела. — И Григас коротко рассказал, что вчера, пока он был в Вешвиле, Истребок привез из мельницы муку и, не взвесив, передал свинаркам. Заведующий свинофермой Дубурас клянется, что ничего не знал, хоть этому трудно поверить — ведь такое случается уже не первый раз в этот месяц. — Видно, Лапинас снова принялся воровать. Речи нет, это его команда. Истребка за бутылочку купить можно; Дубурас не пьяница, но копейку любит, а такой человек всегда может соблазниться, хоть сам-то и не посмеет сунуть руку в чужой карман, — закончил Григас.
— Муку можно взвесить, — рассеянно заметил Мартинас.
— Часть уже скормили, пойди там разберись… Надо предупредить Дубураса, чтоб видел, что на его ферме творится. При Толейкисе-то видел…