— Что будем делать два с половиной часа? — мрачно спросил Григас.
— Надо Шилейку найти. Может, человек при смерти… Но давай еще заглянем на рынок, а потом поищем хорошее место, чтоб пообедать. В Вешвиле есть две закусочные и с дюжину подпольных кабаков, где можно получить домашнее пиво, заправленное дустом, — шутливо ответил Арвидас, желая рассеять неприятное впечатление, вынесенное из приемной Юренаса.
Базар был на исходе. Под опустевшими навесами, за прилавками, в надежде на запоздалых покупателей переминалось несколько бабенок. Посреди площади стояла запряженная в сани лошадь. Небритый крестьянин в тулупе вытаскивал из клетки поросенка. Пронзительный визг разносился по всему местечку. Высокая костлявая женщина подпирала дощатый забор рынка. Хищные глаза ее бегали по сторонам, выискивая жертву и изучая возможные опасности, а руки в перчатках машинально ощупывали талию — наверное, проверяли, на месте ли рискованный товар. Увидев Григаса с Арвидасом, она притворилась, что что-то ищет, и ушла вдоль забора, уставившись взглядом в землю.
— Видел рыльце этой бабы? — спросил Арвидас — Ни единой человеческой черты. Одна начинка из душистого перца и лаврового листа. А погляди на эту старуху, которая поставила перед собой литр сметаны. Сметана, бьюсь об заклад, замешана на взбитой простокваше с мукой, а старая мошенница будет считать, что совершила подвиг, если ей удастся обмануть неопытную хозяйку.
— Ничего не поделаешь, — сказал Григас. — Пока не будет обилия в магазине, будут и бабенки с фальшивой сметаной и ведьмы, начиненные душистым перцем.
— Успокоительные мысли. Так считает и моя жена.
Мимо мясокомбината они вышли на центральную улицу, где находились обе закусочные. Одна, подороже, названная именем героя древней легенды Каститиса, была оборудована в новом трехэтажном здании под гостиницей. По вечерам для командировочных и избранной публики районного центра здесь играл оркестр; в базарные дни музыкальная программа начиналась раньше, и тогда среди тщательно вычищенных туфель горожан виднелась не одна пара грязных крестьянских башмаков.
Музыки еще не было. Григас пошел к буфету за сигаретами, а Арвидас, приоткрыв дверь в зал, внимательно осмотрел столики. В полупустом помещении сидели полтора десятка человек. За одним из столиков пьяный крестьянин требовал книгу жалоб. Но вместо книги явился милиционер и вывел его из зала.
Вторая закусочная была битком набита колхозниками. Тесный грязный зал шумел на разные голоса. Звякала посуда, раздавался смех, весело булькали открываемые бутылки с водкой. В облаках дыма нельзя было разглядеть человека.
Арвидас потолкался меж столиков и, обменявшись несколькими словами со знакомыми, вышел на улицу. От водочки и табачного смрада кружилась голова.
— Хорошо бы пообедать и выпить грамм сто, — вздохнул Григас: предстоящий разговор с Юренасом не на шутку волновал его.
— В этом хлеву? Нет уж, пойдем в «Каститис». — Арвидас посмотрел на часы. — Для обеда еще рано. Давай сходим прогуляемся по Задней улице, может, увидим что-нибудь занимательное…
Длинная, извилистая Задняя улица шла по самому краю Вешвиле. В первые послевоенные годы здесь было царство воров, шлюх, бездельников и пивоваров, которое приличный человек обходил за три версты. За двенадцать лет многое изменилось. Когда-то узкую убогую улочку выпрямили, расширили, вымостили щебнем; на месте снесенных лачуг стояли каменные дома с широкими окнами, верандами, иные с балконами, мансардами; строились новые. Но между новорожденными пятидесятых годов виднелись и старые развалюхи эпохи помойки, окончательно осевшие под тяжестью лет; однако, несмотря на неизбежную кончину, они хранили в своих прогнивших стенах традиции Задней улицы. Владельцы лачуг зарабатывали хлеб чем угодно, только не честным трудом. Они спекулировали, продавали самогон и домашнее пиво; их дочери по воскресеньям и в базарные дни шлялись по местечку, шепотом рекламируя колхозникам «дешевый обед с ковшом пива», а когда те напивались, чистили им карманы и, выведя со своей улицы, оставляли на милость провидения и милиции. (Кстати, основные клиенты и без рекламы знали дорогу к пивоварам и спекулянтам Задней.) Если эти паразиты общества и опасались чего-либо, то только войны, потому что, веря во все слухи мира, они верили и в разрушительную силу атомной бомбы. Правда, они еще избегали незнакомых клиентов, милиции, соседских языков — одним словом, всего, что могло довести до тюрьмы. А попадать туда они не хотели. Но и не боялись. На тюрьму они смотрели как на неизбежное зло, с которым раньше или позже придется столкнуться. Каждый из них справлялся в юридической консультации, знал свою уголовную статью, размер наказания и свыкся с мыслью, что ему суждено столько и столько-то лет прожить на казенных харчах. Они примирились со своей судьбой, как новобранцы, ждущие повестки, хоть у тех положение было хуже, поскольку они не знали, к какому роду войск их причислят и сколько лет придется служить. В последнее время прошел слух, что правительство-де примет принудительные меры против тунеядцев; никто не имел малейшего понятия, что это будут за меры, но перспектива обязательного труда всех смертельно напугала. Труда, честного, полезного обществу труда — вот чего они боялись не меньше атомной бомбы! Работать! Но кем? Где? На мясокомбинате? На мельнице? На молочном заводе? На стройках? Не-ет! Идти в деревню? Там каждый живой человек на вес золота. Там они могли получить крышу, огород, корову и пастбище. Только работай. Работай — да-а… А сколько ты получишь за эту работу? Копейки. Нет, еще не родился дурак, который, имея возможность чистыми руками листать сотенные, пойдет копаться в грязи копейки ради.