— Восемнадцать тысяч! Мы же миллионеры, девочка! — воскликнул он с притворным удивлением. — Но пока оставим в покое миллионы — давай поговорим о хлебе насущном.
Она с недоверием посмотрела на мужа. Он улыбнулся ей широкой открытой улыбкой, и она смущенно опустила глаза. Ей стало неловко, что она плохо о нем подумала, хоть и сейчас она еще не целиком верила в искренность его слов. Восемнадцать тысяч… Да, это сумма. Если бы она тратила больше, этих денег могло и не быть. Он должен бы оценить ее усилия. А может, и ценит, только виду не показывает. Она хотела сказать, что теперь, когда он получает такую большую доплату, эту же сумму можно будет скопить вдвое быстрее, но инстинктивно сдержалась: слишком уж хорошо помнила, чем кончались их разговоры на такие темы.
Однажды она спросила: «Арвидас, почему ты не спросишь, куда я деваю деньги? Тебе не кажется, что твоя женушка слишком расточительна?» — «Девочка, я на самом деле хотел спросить! Но не о том, куда деваешь деньги, а откуда ты их берешь, раз в доме полная чаша. Ты — удивительная жена недостойного Адама, Ева!»
Тогда она, разомлев от счастья, открыла свой секрет, который хранила целый год. Но он не вскочил от радости, не расцеловал ее, как она надеялась, а равнодушно полистал сберкнижку и небрежно бросил на стол.
«М-мда… А что же ты думаешь покупать на эти сбережения?»
Она была оглушена, разочарована, обижена. Еле сдержала навернувшиеся слезы. Цель, ради которой она начала копить деньги, вдруг стала ничтожной, и она, краснея и заикаясь от смущения, ответила:
«Я думала, было бы хорошо… мы можем… купить «Москвич»…
Он рассмеялся и, как всегда в минуты раздражения, заходил по комнате.
«Что ж, копи, раз остается. Но боюсь, как бы это не превратилось в страсть. Сегодня ты вздумала купить легковую машину, завтра, приобретя ее, захочешь еще чего-то. Копить можно без цели. Иначе человеку угрожает опасность стать рабом вещей и скупцом. «Москвич»… И выдумать же такое! — Он снова рассмеялся, и тогда именно она впервые почувствовала в его голосе снисходительную насмешку, которая позднее невыносимой тяжестью навалилась на нее. — На кой шут нам легковая машина? Для чего она нам в деревне? В Вешвиле можно съездить на мотоцикле, а если вздумаем податься подальше, скажем, в Палангу, то возьмем такси. Средств передвижения миллионы, были бы только деньги. Нет, я своего друга «ИЖа» ни на какие лимузины не променяю».
Этим обернулся сюрприз, приготовленный для мужа, и тайно выношенные мечты о «Москвиче». Но Ева не перестала посещать сберкассу. Теперь и впрямь исчезла цель вкладов, как этого и добивался муж, но в подсознании теплилась робкая надежда: однажды что-то случится, и ее старания будут оценены по достоинству.
— Ты что-то крутишь, Арвидас, — сказала она, сдерживая радостную надежду, что наконец-то пробил ее час. — Если тебе понадобились деньги, говори прямо.
— Нет, нет. — Он с улыбкой покачал головой. — М ы с т о б о й достигли той степени материального благосостояния, когда уже не нужно ломать голову из-за денег. Только подумай: на одни трудодни — а их наберется почти двести в месяц — на нас придется около тысячи рублей. А где еще моя доплата? Двух с половиной тысяч на троих больше чем достаточно!
— Не забывай об огороде и скоте, — обидевшись, напомнила она. Неужели он не видит, что и ее доля кое-что значит? — Если все обернуть в деньги, прибавится не меньше тысячи каждый месяц.
— Да… ясно… — Арвидас повертел ложкой в тарелке. — Но эта-то тысяча нам и ни к чему, Ева.
— Ты думаешь, что… Спору нет, дело твое… — Она съежилась, словно на нее замахнулись кулаком; она уже поняла, куда он клонит.
— Девочка! — он придвинулся со всем стулом поближе и обнял ее за плечи. — Зачем нам излишние хлопоты? На кой шут весь этот огород, корова, свиньи, если мы можем обойтись и без них?
— Обойтись без мяса, молока, овощей?.. — спросила она деревянным голосом.
— Молоко и свинину мы будем покупать у колхоза, а что касается овощей… сколько там их надо для нас троих? Посадим за избой несколько грядок картошки, капусты, еще кое-чего, и хватит. Ну как? — Арвидас подбадривающе сжал ее плечи.
— Зачем спрашиваешь? Все равно настоишь на своем…
— Почему на своем? — Он снял руку с ее плеча. — В первую очередь это касается тебя. Неужто ты не видишь, глупышка, в кого ты превращаешься? Твои руки и ноги прикованы к жерновам. Ты не можешь подняться с земли. Я хочу раздолбать эти жернова, понимаешь? Настанет время, когда ни у кого не будет подсобных хозяйств.