Но что толку спорить с одержимой? Такой Габриеле подпольную листовку и показать нельзя.
Накануне похорон Анне наконец удалось встретиться с матерью Викентия. Русиниха еще больше постарела. Голова, как цветущая яблоня, только без красоты яблоневого цветения, и лицо больное. Она лишилась нескольких зубов, стала шепелявить. Но держится пожилая женщина с достоинством. На людей взирает независимо. Назло деревенским клеветникам и сплетникам, которые никак не простят Русинихе ее стойкость. Мужа, мол, расстреляли, сына разыскивает полиция, сама с хлеба на воду перебивается, а ей на все наплевать.
Войдя к Спрукстам, Русиниха, как и остальные, опустилась перед гробом на колени, что-то невнятно пробормотала, поднялась и с минуту смотрела на застывшее лицо покойницы, высветленное трепетным пламенем восковых свечей. Русиниха стояла неподалеку от Анны и, когда девушка подошла к ней, незаметно пожала ей руку и потянула к себе. Они потихоньку направились к выходу. На дворе обменялись лишь несколькими приглушенными, обрывистыми фразами.
— Здорова? В школе все хорошо?
— Здорова, хорошо… — И уже совсем тихо: — Привет от Вики! Мы видимся.
— Не очень он отощал?
— Ничуть. Просил тебя помочь мне… Мне нужно несколько помощников… ну, в крайнем случае, хотя бы один надежный парень или девушка.
— Подумаю… Завтра во время похорон, пока остальные будут на кладбище… А теперь уходи! Вон, видишь…
Вон — это Казимир Сперкай, с братом Юрисом и айзсаргом Гайгалниеком, входил во двор, споря и размахивая руками, точно ветряная мельница крыльями.
— По всем бумагам настоящий хозяин я! — кричал Казимир. — Что старшина Муктупавел сказал? Тебе этого мало? Не хочешь на моей усадьбе работать, так ступай на все четыре стороны, паршивец…
— Чтоб я у тебя, кровососа, в ногах еще валялся? — кричал Юрис в ответ. — Не выйдет! Я батрачить на тебя не буду и из дома никуда не уйду.
— Вышвырну! — погрозил кулаком Казимир. — Как ненужную корягу, вышвырну.
— Не вышвырнешь. Не один я шею тебе намылю. За меня вся деревня.
— Деревня? — издевался Казимир. — Антон, слышишь? Захотел деревню против меня поднять.
— Пускай только попробует. — Женишок выпятил грудь. — Сразу, как старовера Гришу, в участок. Теперь в волости свой айзсаргский взвод. За порядком смотреть мы умеем.
— Видишь, что здесь творится, — прошептала Русиниха, глянув на горлодеров. — У них власть, они готовы человека на месте растерзать.
К спорщикам кинулась Спрукстиха, хозяин и несколько женщин. Не стыдно ли у гроба покойницы шуметь-то! Юрис Сперкай тут же удалился на улицу, оба его противника еще потоптались на месте и чуть погодя разошлись.
— Отца нет? — спросила Анна Петериса, войдя в избу.
Петерис, одетый, стоял посреди комнаты, должно быть, расстроенный резким объяснением с матерью. Мял в пальцах папиросу, уставясь мимо матери в стену. Гаспариха прислонилась спиной к печи, сцепила руки и молчала, только губы ее судорожно дергались.
— Не знаю, — бросил Петерис, швырнул папиросу на пол и вышел вон.
— У Зелкана, у писаря он. Опять упрашивать пошел. Господи Иисусе! — всхлипнула мать и поднесла к глазам угол фартука. — Дева пречистая, вынянчила их, без тяжких болезней вырастила. Как на ноги стали, думала, теперь глаза мои немного радости увидят. А что у меня теперь?
— Что случилось?
— Что случилось? И не стыдно спрашивать? Сама от веры отреклась. Петерис порядочным людям дерзит. И снова с Моней спутался.
— А может, Петерис Моню по-настоящему любит.
— По-настоящему! — усмехнулась мать. — С ободранным задом да пустым брюхом! Когда ему с деньгами искать надо. С крепкими родственниками! — Мать схватила шубейку, большой платок и, зашаркав к двери, зло бросила: — Плиту затопи! А то барышней жить захотела…
Гаспар вернулся поздно, когда домашние уже собирались на покой. Молча разделся, погрел у лежанки окоченевшие руки, молча поел и, когда жена убрала со стола миски, словно невзначай подошел к кровати дочери и утешительно сказал:
— Не тужи! Все образуется…
На кладбище Анна не поехала. Не хотелось. К тому же Русиниха дала понять, что Анне лучше бы остаться дома.
— Я на поминках хозяйкой буду, — объяснила Русиниха, когда последние сани выскользнули за ворота. — Придешь помочь?
Мать Викентия умела незаметно держать Анну подле себя, идя за дровами, за водой и еще за чем-нибудь вне дома. В зимнее время даже люди любопытные неохотно покидают теплую комнату и во дворе можно поговорить без свидетелей. Даже о листовках.