— Не ждала, но боялась нежданного, — призналась она. Едва пожала холодную ладонь гостя и предложила снять пальто. В самом деле, какая приятная неожиданность. Оказалось, она глубоко ошибалась, думая, что обещание Шпиллера навестить ее так обещанием и останется.
— Как вы скверно настроены, — опять засмеялся гость. — Лучше признались бы честно, что сами избегаете меня. Так, только так, уважаемая. Когда ни приду, учительницы нет и нет. Будь на моем месте другой, так ноги его тут больше не было бы, а я в такую рань…
Второго такого балагура, как Шпиллер, просто не сыскать. Пока он у печки стряхивал с ботинок снег, снимал пальто и ощупью убеждался в прочности сиденья, устраивался на стуле, Айна нахохоталась до колик. О, что верно, то верно, в гостях он вести себя умеет, еще с детства, когда служил у извалтского пивовара. Тот детей два раза на дню кормил розгами и раз — хлебом, но правилам поведения научил на самый тонкий манер.
Но Извалта это только цветочки. А мельники, скупщики, управляющие мызами? А курземский хозяин «Вишинкниеков», который каждый ломоть хлеба к завтраку безменом взвешивал, а к обеду — на больших весах. Поэтому правила хорошего поведения Станислав Шпиллер усвоил не хуже заповедей. Так и должно быть. Сейчас поведение стало сугубо государственным делом. В Латвии оно ценится раз в десять выше, чем ум и рассудительность. Не верите? Посмотрите вокруг! У кого хребет погибче и лучше язык подвешен, уж тот кого угодно обскачет. Кто на выборах верх одерживает? Тот, кто больше других языком треплет, сулит, изворотливее других хвалит хозяйку, хлопает по крестцу ее корову. Тот, кто вести себя умеет. Хотите — верьте, хотите — нет, а изысканному поведению теперь в Риге, в ресторане Шварца, учатся все министры и директора департаментов. У него там знакомый один служит, рассказывал. Его знатные господа бесплатно кормят и поят, чтобы учил их поизящнее кланяться.
— Как видите, существование государства требует изящества, и это всегда принимается во внимание, — закончил Шпиллер с насмешливой патетичностью.
— Только не всегда. — Айна вспомнила, что она видела в Риге, да и тут же, в Гротенах. — Порою наше высшее общество ведет себя просто по-свински.
— Тоже верно. — Шпиллер посерьезнел. — Буржуа, особенно латвийские, которые едва успели навозную жижу с ног смыть, при всей своей утонченности мало чем от скотов отличаются. Зато нуворишской спеси и мещанской тупости им не занимать. Хвастают цивилизацией, а у них от нее лишь крахмальные воротнички, галстуки да начищенные ботинки. Чешский писатель Гашек в одном из своих фельетонов здорово описал мелкотравчатость таких буржуа. А теперь, уважаемая художница, позвольте взглянуть на ваши достижения в искусстве. — Шпиллер подошел к Айниному мольберту с начатой работой. — Неплохо, рисовать вы умеете. У вас все естественно. Это хорошо, так и надо. Для начала, во всяком случае, — хорошо. А знаете, почему я говорю это? Ваше искусство становится нужным.
— Нужным? Кому?
— Трудящимся. Рабочим. Рабочие знают вас как интеллигентную девушку, балтийку, которая приехала в Латгале честно работать, а не над местными жителями измываться. Вы происходите из трудовой семьи, и вы на стороне трудящихся. Несмотря на вашу аполитичность. — Парень заговорщицки подмигнул. — Хотя от аполитичности вашей мало что осталось. Если точнее, лишь тоненький налет.
— И все же я в политику не вмешиваюсь. — Айна начала о чем-то догадываться. — В ней я действительно ничего не смыслю.
— Вы уверены в этом? Ну ладно, допустим, что это так. Но главное то, что рабочие просят вас помочь.
— Помочь? Меня?
— Надо сделать плакат. Совсем простой. Двухцветный. Лучше всего — красно-черный. При нашей технике многокрасочность не осилить. Пока, разумеется. Нужно написать: «Долой власть капиталистов! Работы и хлеба рабочим!» Понятно?
— Понятно, конечно, но я…
— Не сможете?
— Не смогу… — покачала головой Айна.
— Боитесь, наверно?
— Боюсь, — призналась она. — Вы знаете, какое у нас положение… К тому же я делала бы плакат впервые.
— Люди многое в своей жизни делают впервые. И говорить, и ходить начинают впервые. — Шпиллер приблизился к Айне. — Но в любом деле бывает лишь один первый раз. И это легко преодолеть, если сознаешь, как то, что ты делаешь, необходимо. И потому позвольте объяснить вам, почему ваша работа так страшно нужна. Может, присядем? У вас еще есть немного времени?
— Немного.
— Много и не надо. О том, что у нас очень много безработных, вы слышали, что их число все растет, тоже? В Гротенах в самый канун Нового года закрылась веревочная фабрика Клейна. С первого числа уволят многих железнодорожников. Правительство и самоуправления для безработных ничего не делают, кормят лишь красивыми обещаниями, от которых еще никто сыт не был. Труженику в национальном государстве ничего не достается. И не может достаться, потому что общественный продукт, все накапливаемые тружениками ценности, буржуи используют на другое. На спекуляции и новую бойню, на подготовку к новой войне. Власть имущие о ней только и говорят. Стягивают к границам Советской России войска и технику, психологически обрабатывают умы людей. Посмотрите, сколько по ночам через нашу станцию проходит военных эшелонов. Буржуи не успокоятся, пока будет существовать свободное государство рабочих и крестьян. Вы не слыхали про некоего Чандлера, американца, который вот уже второй месяц шныряет вдоль нашей восточной границы? Вчера вечером он просвещал гротенскую знать. Выступил в «Ливонии» с речью. На прошлой неделе господин Чандлер в Резекне прямо заявил: «Лучший подход к России — со стороны Балтийского моря. А самый короткий и легкий путь — через Прибалтику. Американский, английский и японский флоты обеспечат блокаду России с морей, в то время как сухопутные армии пройдут через Зилупе, Индру — на Себеж, Витебск, Великие Луки и Москву». Яснее не скажешь. Господа жаждут войны с Советской Россией. Госпожа Лиепа, политиком вы можете не быть, но патриотом своего народа вы быть должны. Нельзя допустить, чтобы полчища империалистов топтали Латвию, чтобы ее трудовую молодежь погнали на войну против единственного рабоче-крестьянского государства в мире. Простые люди, рабочие, борются против всего этого, как могут. Были митинги, воззвания, плакаты. Их полицейские и айзсарги быстро убирают. Но если б у нас был цветной плакат… Мы вырезали бы его на линолеуме. В один прекрасный день по всему городку и в окрестных волостях появились бы сотни призывов. Они повлияли бы на умы людей. Товарищ Лиепа, вы сделаете это?