— Я в самом деле не знаю. Я должна подумать…
— Подумать? — Шпиллер повертел в руках потертую ушанку, напялил ее на колено и почему-то принялся растягивать, словно она за время их разговора села. — На раздумье нет времени. А я считал вас более сильной, — сказал он и встал. — Плакат нужен немедленно. Потому, что здесь сейчас находится подстрекатель к войне, и потому еще, что арестованы двое рабочих, которых обвиняют в распространении лозунгов. Мы должны доказать, что это сделали не они.
— Не обижайтесь, — сказала Айна, кусая губы. — Я понимаю вас, я понимаю уже многое, но… Дайте подумать до утра!
— Хорошо, товарищ Айна Лиепа. — Шпиллер, точно тисками, сдавил Айне руку, и только его видели.
Айна провела в школе очень трудный день. После разговора со Шпиллером в груди тлел уголек. Глупо, до чего глупо она утром говорила и вела себя. Чего там еще обдумывать? Когда видишь, что творится в школе, слышишь циничные наставления инспектора — не цацкаться с лапотниками, когда чувствуешь гнетущую атмосферу классов, когда на переменах приходится слушать отвратные рассуждения о кутежах в «Ливонии», если ты порядочный человек, не можешь не восстать против этого.
Дома она застала кузнеца и его жену сердито насупленными. Дагис повернулся на кровати лицом к стене и даже не ответил поздоровавшейся жиличке, притворившись, что не слышал ее.
— Стряслась какая-нибудь беда? — не вытерпела она.
— Что с дурного возьмешь, — пробормотала мамаша Дагис. — На борону напоролся, так теперь все ему виноваты. Говорила же, что этим и кончится. Наковал Вейгуру в долг и даже векселей не взял. Теперь сударик этот обанкротился, а мой шиш получил. В лавке за железо задолжал. Разумные люди хоть приберегают малость. А этот?
— Ну будет тебе! — повернулся на кровати Дагис. Та натруженно заскрипела.
От споров хозяев Айне сделалось еще тяжелее. Недолго посидев у себя в комнатке без дела, задула лампу и забралась под одеяло. Надо было заставить себя уснуть. Только сон не шел. Все снова и снова она думала об одном и том же. Почему она такая трусливая, с такой заячьей душой? Ей предлагают что-то делать, указывают дорогу: Салениек, гость Дагиса в тот декабрьский вечер… Так почему же она колеблется, терзается?
В доме царила тишина. Только сверчки стрекотали в запечье и по окну словно шарил кто-то снаружи сухими пальцами. Северный ветер тряс голые ветви сиреневого куста…
Так и не уснув, Айна после полуночи встала, зажгла лампу и села за мольберт. Сидела долго. Затем убрала с мольберта холст с картиной, поставила вместо нее чертежную доску с белой бумагой и принялась рисовать лица. Полные решимости лица, а над ними — большой красный флаг.