— За отказ признаться, кому предназначался преступный материал, назначаю семь суток карцера и штрафной месяц: без переписки, без передач, без свиданий, с изоляцией в одиночке, — объявил, глядя в потолок, начальник тюрьмы, злой, тощий старик в высоком, крахмальном воротничке, подпирающем подбородок. — Преступные материалы будут переданы прокурору.
«После длительного карцера еще месяц без товарищей. — Дзенис тяжело ступал по грохочущей железной лестнице в подвал, в глухую клетку. — Дополнительное расследование, новое дело, и к ожидаемому сроку добавят еще несколько лет. Долго, ой как долго, милая Валя, мы не увидимся с тобой!»
Но не об одной Вале он думал теперь. Что станет с коллективом? С занятиями в камере? Но поскольку в гротенской тюрьме всего лишь одна одиночная камера, на эти семь дней, что Дзенис отсидит в карцере, Викентия переведут в общую камеру. И Викентий продолжит начатое Дзенисом. Борьба не утихнет. Этот закон не теряет силу и в тюрьме.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Из тюрьмы через город, пригреваемый ласковым солнцем бабьего лета, арестанток вели вместе, но едва они очутились в здании суда, как конвоиры их разъединили, запретили переговариваться, поворачивать голову. У главного входа толпилось множество народу, в зале суда, где шел суд над крестьянами деревни Пушканы, было очень шумно. Даже сюда, за толстые, царского времени кирпичные стены, доносился гомон беспокойных голосов. Старший конвоир задержался в канцелярии, а его помощники поставили политзаключенных лицом к стене на изрядной дистанции друг от друга.
— Руки за спину! Ни звука! — распорядился малый с капральскими петлицами на воротнике френча.
Когда шли сюда, он все вертелся около Анны Упениек, говорил ей какие-то пошлости и отстал лишь после того, как Айна и Аполлония Вилцане крепко отчитали наглеца. Однако молодчик не унялся: подобрался к Анне, уже протянул было руку, но тут, к счастью, появился старший конвоир, и подсудимых загнали в арестантскую комнату.
— Нечего глазеть, отдайте! — Айна чуть ли не силой вырвала из рук капрала свою тюремную тетрадь. — Заигрывать вздумал! И большого начальника из себя не строй, глоткой и блестящими пуговицами не запугивай. — Шесть месяцев тюремного заключения закалили Айну больше шести лет жизни на воле, пробудили в ней самосознание.
— Выписать можете только те места, что касаются лично вас как подсудимой. — Судебный чиновник, небольшого роста, костлявый, ему лет сорок, движется, как заведенный, положил перед Айной на стол желтую папку с листами фиолетового машинописного текста обвинительного заключения. — Запрещается писать неразборчиво, черкать, читать текст вслух другим. Записи с недозволенными примечаниями, вымарками или подчистками конфискуются. За нарушение правил также грозит наказание в административном порядке. — Оглядев с нескрываемым удивлением явно не по-тюремному одетых девушек, он повторил свое предостережение теперь уже всем.
«Ах удивился? Арестантки, а какой у них культурный вид, в твоей чиновничьей башке не укладывается, что и политзаключенные могут быть прилично одеты. Политических ты представляешь себе уродинами и бродяжками», — усмехнулась Анна.
«Обвинение в антигосударственной деятельности на основании статей 102 и 109 закона о наказаниях бывшей России по делу Язепа, сына Петериса, Дзениса; Игната, сына Адама, Зелкана; Анны, дочери Гаспара, Упениек; Айны, дочери Фрициса, Лиепы и других…» — начала читать Айна.
По делу Дзениса, Зелкана, Лиепы и других… Стало быть, она фигурирует в деле среди главных обвиняемых. Шпион свою угрозу выполнил. «Будешь сопротивляться, сделаю тебя главной в этой банде красных насильников. И тогда тебе уже белого света не увидеть!»
Ну и пускай! Она может только гордиться, что оказалась среди обвиняемых на первом в Гротенах процессе коммунистов. Да еще вместе с таким человеком, как Дзенис, пробудившим сознание наивной Айны Лиепы, научившим ее понять самую себя. Дзенис открыл ей по-новому жизнь, как в народной сказке Мать-Судьба, которая подводит человека к дымовому окошку риги и заставляет взглянуть на мир с другой стороны. И тот в самом деле видит обе стороны любой вещи, видимую и скрытую: роскошь — нищету, прекрасное — безобразное, возвышенное — низкое, обыденное — героическое. До тюрьмы Айне Лиепе такие выражения, как «закономерность общественного развития», «политическая экономия», «исторический материализм», казались чем-то вроде каббалистических формул из книжки о спиритизме, которую в начале учебного года в минуту внезапного и непонятного откровения показала ей в школе Тилтиня. Присланные Дзенисом полоски папиросной бумаги, тоненькие, как вытершийся шелк, с мелкими столбиками букв научили ее видеть причины общественных явлений, обогатили мир Айны Лиепы. На непостижимые высоты может поднять человека когда-то непонятное слово «диалектика», ключ к пониманию мира и его загадок! Никогда, наверно, не забыть, как вместе с подругами по камере она вчитывалась в написанное для них Дзенисом: «Чтобы жить, производить, создавать культурные ценности, люди в разных местах земного шара в одно и то же время действуют диаметрально противоположно. В умеренных зонах Севера, где много болот, стараются осушать земли, в то время как южане, сажая деревья, борются за ее орошение… Человек, чтобы жить, и вдыхает и выдыхает. Закон единства противоположностей действует абсолютно повсюду. Во вселенной, вокруг нас, в самих нас». Сущность этих простых, совершенно обыденных примеров повлияла на нее, как свет на вдруг прозревшего слепца. Айне казалось, что она, овеваемая далекими ветрами, стоит на вершине горы и всматривается в бесконечность. И она прониклась чувством глубокой благодарности к тому, кто неподалеку, этажом выше, томился в каменной клетке. Через коридорного она передала Дзенису свою косынку, написав на ней одно-единственное слово: «Спасибо!»