Исправляющий должность директора Адольф Биркхан? Значит, Генрих Приеде гротенской гимназией уже не руководит. Видно, смена состоялась совсем недавно, в начале учебного года. Ведь еще в мае господин Приеде прислал ей записку об увольнении: «За аморальное, не отвечающее духу свободного государства Латвии поведение…» Можно себе представить, какая палочная дисциплина будет введена в школе. Наверно, старый Штраух так и не дотянет до выслуги лет и останется без пенсии. Интересно, кто будет преподавать рисование…
Но зачем ломать голову над вещами далекими, как прошлое лето. Надо раскрыть раздел, где описаны подрывающие устои государства дела и поступки самой Айны Лиепы.
Полных девятнадцать страниц вместе с ссылкой на выписки из документов, на эскиз коммунистического плаката и изъятый во время обыска в тюрьме рисунок «В доме мертвецов». На преступность натуры обвиняемой указывает и то, что она в тюрьме изготовила краски, использовав кофе, чернила, кирпичную пыль от стен и медикаменты, выданные тюремным фельдшером.
На этих девятнадцати страницах было немало показаний допрошенных свидетелей. Можно только удивляться, какие старания приложили следственные чиновники, чтобы записать в обвинительном материале два-три порочащих Айну Лиепу, дочь Фрициса, выражения. Таковы, например, показания старой Вонзович, которой давно подозрительны одинокие прогулки Лиепы по коридорам гимназии. Свидетельства супруги бывшего директора Приеде, с которой бывшая учительница вела себя вызывающе; затем утверждения пани Будгинской, что обвиняемая ходила агитировать жильцов ее дома и сбила с толку Марию Пурене. А ксендз Ольшевский пространно объяснил коммунистическую сущность отрицания церковных догм, утверждал, что арестованная выступала против божьих законов. И совершенно исчерпывающие показания Аделе Креслыни, по которым ясно, что Айна Лиепа является полностью разоблаченной агенткой красного Кремля, основательницей тайных ячеек, подстрекательницей молодежи и шпионкой. Лишь в отзывах Юлии Несауле есть что-то человеческое. А господин Приеде говорит больше о неуравновешенности, чем об испорченности арестованной. Как и следовало ожидать, много страниц занимают открытия начальника Гротенского участка государственной пограничной охраны обер-лейтенанта Бергтала: «Матерый враг государства, агентка Коминтерна, прибывшая в Гротены, чтобы в преступных целях подкупить доблестных воинов пограничной охраны».
Было около трех часов, когда вошел чиновник в просторном, не по шее воротничке, молча собрал «дела», тетради заключенных и вышел, оставив арестанток на время без присмотра.
— Какой прекрасный человек старый Штраух! — поспешила Упениек поделиться своими впечатлениями от прочитанного с Айной. — Ты видела его показания? Он отвергает обвинения против учеников в антигосударственной деятельности. Как смело! «Не вижу ни малейших доказательств. Беспокойные настроения вызваны школьным руководством». И Роза — Тилтиня — тоже не верится: «Детские шалости, погоня за приключениями». А мы считали ее нашим злейшим врагом…
— Нас, должно быть, засадят на много лет… — глубоко вздохнула Аполлония Вилцане. — Страх как все расписали. И никакого нет смысла отпираться. Нам бы только с честью выдержать…
— Выдержим… — выпрямилась Упениек. — Разве можем мы не выдержать? Когда вокруг такие хорошие товарищи? Верно говорю я, Айна?
— Верно, — Лиепа сказала это с полной убежденностью. Страх перед тем, что ее ожидает, уже давно не мучил ее. Чего бояться? Через самое страшное, через мрак неведения, она уже прошла. Оставалось только ожесточиться. И когда ты лишена возможности действовать на воле, ты должна наблюдать и следить за происходящим, как это делает сейчас припавшая к дверям Упениек. Удалось ли заставить судей, которые судят ее односельчан и теперешних тюремных соседей, отступить перед трудовым народом?
Чуть погодя охрана вывела арестанток в коридор. Опять построила у стены, опять обер-сержант оставил их под надзором капрала. Но на этот раз он к Упениек уже не приставал. Носился как угорелый — то в канцелярию, то в вестибюль, что со стороны улицы.
— Что-то стряслось… — предположила Анна, когда капрал снова вышел.
— Наверно… — согласилась Айна.
Может, из-за суда над пушкановцами? За стенами канцелярии стоял шум, с улицы доносился грохот. Казалось, скрежетало железо: не то подковы лошадей, не то кованые солдатские сапоги. Демонстрация, не иначе. Вчера брат Софии взобрался против тюремных окон на березу и делал какие-то знаки пальцами. «Завтра» — только и поняла София.