— Как именно? — раздался у Анны за спиной мощный бас.
— Да, как именно? — откликнулась Анна.
— Не бреши! Дай послушать! — Сосед в шляпе ткнул Анну локтем. Она отошла в сторону и очутилась среди не согласных с оратором. Среди молодых ребят в дешевых кепках или с растрепанными чубами, с людьми постарше и совсем пожилых. Они внимательно слушали оратора, подмигивали и улыбались друг другу, бросали реплики, не понятные Анне, как взрослым — некоторые детские игры.
Затем оратор на ящиках обрушился на нелатгальцев: на писарей, чиновников и учителей, которые не принадлежат к католической общине. Поносил депутатов старого сейма, враждебных римской церкви.
— Ваша партия только и знает, что римскую церковь оплакивать, — долетел возглас с середины площади. Анна оглянулась вместе с окружавшими ее парнями на одетых по-городскому мужчин около будки со сладостями. — Вы немало денег из государственной кассы на пособия римской церкви выгребаете, — вытянув шею, крикнул человек в зеленой шляпе.
— Чего, кроме лжи, можно ждать от господ прогрессистов? — не растерялся оратор.
— Не ложь это! — не сдавался человек в шляпе. — Лучше скажи, сколько сотен тысяч пособия отвалили римским отцам из государственной кассы!
— Риму — ни сантима! — отрубил оратор, повернулся к айзсаргскому начальнику и что-то сказал ему.
— Католическая церковь получает доходы! — крикнул кто-то тонким юношеским голосом из стоявших впереди Анны. — На нее каждый год уходят сотни тысяч латов, только их и видели!
Анна поднялась на носки и увидела белокурого юношу, того самого, который выступал сегодня около лавки Ленцмана.
— И господа социалисты туда же? — засмеялся оратор. — Видите, шабры, как они поддерживают друг друга, как друг за друга стоят: прогрессисты за социалистов, социалисты за прогрессистов. Так успокойтесь, я отвечу! У истинно латгальской партии секретов нет. Вот тут, — у него в руке появилась не то тетрадка, не то журнал, он быстро полистал ее и затем помахал перед слушателями, — вот государственный бюджет. Читаю по ней. Слушайте, что тут написано! Церкви, все вместе, включая лютеранскую, православную и еврейскую, получили за год от государства пособий на двести восемьдесят тысяч латов. Все вместе. А одна опера — поющий театр, — до небес возносимая господами из социалистической и прогрессивных партий, обошлась государству в триста тридцать четыре тысячи! Согласен, опера — это искусство. Но скажите сами вы, именующие себя защитниками бедных, друзьями рабочих и неимущих крестьян, — кто посещает оперу? Простой народ, труженики, за которых вы якобы заступаетесь? Сколько латгальцев бывает в опере, сколько из них может туда попасть. А те, что иногда и ездят из Латгале в Ригу по своим делам, на поиски работы, по театрам не ходят. Государственные деньги, латы налогоплательщиков вы, господа прогрессисты и социалисты, отдаете на развлечения балтийцам. Вот кто, братья латгальцы, на самом деле опустошает государственную казну! Они, которые в своих медоточивых речах называют себя друзьями народа. Они не друзья латгальских католических крестьян, а враги их! — Распалившийся оратор уже не обращал внимания на выкрики толпы. — Да убереги нас от них бог! Поэтому дальше держитесь от этих смутьянов и их собраний.
— Подлость! Демагогия! Закон о предвыборной агитации нарушаешь! — Отдельные реплики слились в сплошной гомон голосов.
Какой-то юноша рядом с Анной пронзительно свистнул, так что уши заложило.
— Полиция, где полиция?! — вопил кто-то.
— Долой черноризника! — крикнул рядом с Анной стройный румянолицый парень. Все кругом сразу зашевелились, как выступившая в половодье из берегов река.
Анне показалось, что ее кинули на решета молотилки. Ее швыряли и толкали из стороны в сторону. Она попыталась вырваться из толчеи, но ее, как клещами, держали чужие руки и плечи. И вот сторонники католического оратора, айзсарги и полицейские вклинились в толпу и стали напирать со стороны торговых рядов на самый ее центр. Острие клина направлено было именно туда, где, стиснутая со всех сторон, находилась Анна Упениек.
— Назад! Назад давайте! — Блюстители порядка в разных формах одежды, сопя и пыхтя, продирались сквозь подвижную, но плотную человеческую массу. И беда тому, кто оказывался на их пути, не подчинялся им!