— Протестую! Вы не вправе!.. — Слова эти утонули в общем гомоне и криках. Анне казалось, что ее с рыночной площади вдруг загнали в темную, душную ригу, где гулко, хлопаясь о колосники, падали снопы, а кругом с воспаленными от пыли глазами сопели молотильщики.
— Девочка, смотаем отсюда, и поживей! — Чья-то властная рука схватила Анну за плечо. Она инстинктивно дернулась, но, обернувшись, увидела пожилого человека и подчинилась.
Оттуда, куда увлекал ее незнакомец, махала ей какая-то женщина. По-дружески, энергично, повелительно.
— Не имеете права трогать меня! — пронзительно закричал кто-то у Анны за спиной. — Я пропагандист центрального комитета социал-демократической партии Пилан! Вы не смеете!
Пилан! Вот почему ей показался знакомым парень около лавки Ленцмана. Так ведь это бывший Аннин одноклассник — мальчик, которого восемь лет тому назад исключили из гимназии.
ГЛАВА ВТОРАЯ
По дороге из Даугавпилса в Крустпилс в полупустом вагоне третьего класса Андрис Пилан с каким-то мелким чиновником проспорил о политике всю дорогу.
Этим же поездом должны были вернуться в Ригу те представители партии, которые выступали сегодня на собраниях в Абельской, Мажарской, Савиенской волостях и в обоих придаугавских городах, в Екабпилсе и Крустпилсе, — члены центрального правления трудовой молодежи Витол и Приекулис, представитель общества демобилизованных воинов Праулинь, депутаты сейма Кок и Вецум. Увлекшись спором, Андрис теперь опасался, что коллеги, не найдя его, уже сели в поезд, но, увидев их на перроне, вернее перед летним станционным буфетом, протиснулся к ним. Витол, прижимая к груди красно-коричневый кожаный портфель, тянул из большой кружки пиво.
— Кроме одного места, у меня в вагоне все свободно, — сообщил Пилан.
— А на том одном кто? Хорошенькая?.. — Толком не расслышав ответа Пилана, Приекулис повернулся к поезду.
— Одно место. И его занимает мужчина.
— Тьфу! — сморщился Приекулис.
— Интересно. Сможем в дороге подискутировать.
— Кто-нибудь из корешей? — спросил Витол, стукнув об стойку пустой кружкой.
— Да черт его знает. Успел уже уложить его на обе лопатки.
— А какой смысл! — Депутат Кок снял пенсне и принялся вытирать его тонким носовым платком. — Устал я от этих дискуссий…
— Нам, депутатам, полагается бесплатный проезд вторым классом… — Рослый, плечистый Вецум взял Кока за локоть. — Приекулис и Витол как члены центрального правления трудовой молодежи тоже имеют право ездить вторым. Праулиню, правда… — начал он и осекся.
— Праулиню это не полагается. Как и Пилану. Знаю, — отрубил пропагандист общества демобилизованных воинов. — Не положено, ни по рангу, ни по должности. Если таких, как мы, вторым классом катать, возникнут непредвиденные расходы. Да еще во время кризиса. Но вы, товарищ Вецум, можете не беспокоиться! Никакого ущерба я партийной кассе не причиню. Депутаты и директора банков из-за меня увеличивать свои взносы в предвыборный фонд вынуждены не будут. Пошли! — сказал он Пилану. — Показывай свой вагон.
Спутника Пилана в купе уже не оказалось. Вместо него там вертелась дородная крестьянка в суконной юбке. Пихала под скамьи и закидывала на багажную полку корзины и узлы.
— Как прошло собрание? — спросил Пилан, когда поезд тронулся.
— Как обычно, — поднял Праулинь узкие усталые глаза.
— А я свое выступление чуть было не завалил… — Пилан стал рассказывать, что произошло в Пурвиене.
После скандала на собрании христиан полиция задержала его почти на полтора часа, а собравшихся тем временем поагитировали ораторы конкурирующих партий. Собрание он, правда, провел, но какой же это массовый митинг, когда присутствует лишь несколько десятков человек, да и те — члены местной социал-демократической организации.
— Бывает, — проворчал Праулинь. Казалось, он слушал, как скрипит на стрелках ветхий вагон. — Дуралеи! — вдруг воскликнул он так громко, что хозяйка многочисленных узлов встрепенулась. — Дуралеи да и только! В разгар предвыборной кампании им непременно надо во второй класс лезть… Боятся, должно быть, как бы за три часа езды до Риги мозоли на задах не заиметь.
— Ну если им полагается…
— Хоть десять раз полагается! — сердито повернулся Праулинь к Пилану. — Пользоваться правами тоже надо умеючи. Нас и так уже на собраниях ехидными вопросами доводят. Вот хотя бы сегодня в Савиене… — взглянув на дородную женщину, он заговорил полушепотом: — Местные сельскохозяйственные рабочие такого жару мне задали, что у меня рубаха посейчас к телу липнет: «Разве в вашей, социал-демократов, программе записано, что вам следует поступать как черноризникам: «слушайте мои слова и не взирайте на мои дела»? Вот мы, работники на усадьбе вашего депутата, не видим никакой разницы между хозяином социал-демократом и мироедом — членом крестьянского союза или другой партии. Разве что у Вецума похлебка из снятого молока еще пожиже будет, чем у них? Заместо селедки один рассол дает, мяса в глаза не видим. И с жалованьем Вецум мошенничает, как отпетый серый барон».