Положение становилось угрожающим, но Андрису сейчас было не до этого. Шла избирательная кампания, борьба с клеветниками, порочащими демократию, и корруптантами. Борьба за большинство в парламенте.
Ламберты занимали двухкомнатную квартиру на Ревельской улице, в доме со двора. Квартира была недорогой, но и неудобной. Единственная дверь с лестницы вела прямо на кухню, и уже оттуда можно было попасть в комнаты, находившиеся по обе стороны от кухни. Комнаты просторные и светлые, зато на кухне без искусственного света обойтись нельзя: недолго налететь на стол, табуретку или другие предметы, наставленные в проходе, так как из-за трех дверей почти ничего к стене поставить нельзя было, четвертую стену занимала плита.
Когда Андрис Пилан поднялся на третий этаж, дверь в квартиру была открыта настежь. Очевидно, у тещи, готовившей ужин, что-то пригорело, и она решила проветрить кухню. Застланный клеенкой круглый стол уже был накрыт.
— Добрый вечер, мама! — поздоровался Андрис с седой болезненной тещей.
— Сейчас поешь или будешь ждать остальных? — У нее, должно быть, подскочило давление и снова разболелась голова. — Отец сказал, что попозже придет.
— Подожду.
В комнате все было как обычно: каждая вещичка на своем месте, чисто прибрано. Одеяло на кровати без единой складки, стулья поставлены впритык к столу, книги и бумаги на столе сложены аккуратными стопками. Теща, видно, провозилась не один час.
Повесив шапку, Андрис отворил зеркальную дверцу платяного шкафа и тут же осторожно прикрыл, словно побоялся кому-то помешать. Зачем ему смотреть, какое пальто надела сегодня Мелита — выходное или обычное?
«Это ревность… Я становлюсь смешным…»
Погасив люстру, Андрис достал из портфеля записную книжку, брошюру с текстами агитационных речей и при свете настольной лампы уселся писать обзор проведенных народных собраний. По правилам пропагандист на другой день после возвращения из поездки должен отчитаться в центральном комитете. Поэтому надо описать, рассказать, что и как там было. Но отсутствие Мелиты мешало сосредоточиться. Недолго повозившись, он встал и пошел к теще.
— Не дадите ли стакан чаю? Страх как пить охота, — сказал он, чтобы оправдать свое появление на кухне.
Андрис тянул коричневый, не очень сладкий, горячий напиток и беседовал с тещей о домашних делах, ценах на провизию, о том о сем. Вскоре, к счастью, появился отец, и уже не надо было возвращаться в комнату: сейчас подадут ужин. Еще с порога старый Ламберт объявил жене, что голоден как волк.
— Понимаешь, даже пообедать не успел, — сказал он с набитым ртом зятю. — У мостовщиков опять возник конфликт с хозяевами. Помчался туда. Ну и трудно же там пришлось. А оттуда на заседание центрального комитета профсоюза побежал…
Пришла Мелита. В вечернем платье, волосы уложены, на руке — новый пыльник.
— Мой прибор можешь убрать, я есть не буду, — мимоходом сказала она матери. — Перед сном есть вредно.
— Где же это ты так наелась? — Лоб старика прорезали морщины, но, не дождавшись ответа, отец опять заговорил с зятем про заседание. — Левые предложили единый фронт. Из-за якобы совершенно реальной угрозы фашизма. И что только не придумывают.
— Но, может, разговоры о фашистской угрозе в какой-то мере обоснованы, — заметил Андрис. — Вот в прошлом году Олынь в Валмиере уже пробовал.
Тесть грузно откинулся на спинку стула.
— Вецкалн сегодня сказал: «Все эти разговоры о фашистской угрозе — гнусные выдумки врагов нашей партии». Именно так. Заигранная пластинка левых товарищей, хотят выставить себя народными спасителями. Мы, мол, увидели первыми, предупредили, забили тревогу, а не социал-демократы. Они знают, как падки массы на громкие лозунги. А что такое массы? — Ламберт всем телом подался вперед. — Толпа, которая откликается на любой радикальный лозунг, громкий призыв. Легко поддающееся агитации демагогов стадо. Знаю это по опыту семнадцатого года. Народ был крайне возмущен мерзостями царских сатрапов, спекуляцией, пролитой зря солдатской кровью, страданиями трудящихся. Бесконечным предательством на фронте. Чаша терпения была переполнена, умы масс накалены до предела. И в такой момент явились демагоги. «Да здравствует и долой!», «Грабь награбленное!», «Долой войну, контрибуции и аннексии!» — с этого начали. Благодаря этому всплыли на поверхность. Тогда им это удалось, а сейчас уже не те времена. Сейчас ваши вопли, товарищи демагоги, вас к власти не приведут. Наша старая, закаленная партия стоит на страже. Трубите себе о своем фашизме сколько душе угодно, мы не дадим массам попасться на вашу удочку.