— Но черные уж больно обнаглели, — сказал Андрис, хоть ему было не до дискуссии: Мелита его даже не заметила, точно он какой-нибудь столб… А ведь они не виделись два дня…
— Ну и что с того, что обнаглели? Бруно Калнынь говорит: «Некоторым мальчишкам у нас хочется подражать своим взрослым дядюшкам — Муссолини и бесноватому Гитлеру». А наглость, парень, это уже нечто. — Ламберт поднялся помочь жене прибрать вымытую посуду. — Из-за наглости черных нельзя допускать раскола в рабочем движении.
— Может быть, это и так, — попытался Андрис прекратить «воспитание семейного классового сознания», как они с женой называли заводившиеся отцом беседы. — Спокойной ночи! — Он без Мелиты не мог больше усидеть.
Когда Андрис вошел в комнату, Мелита уже лежала в постели. Одеяло натянула до подбородка, руки заложила за голову и закрыла глаза.
«Спит или только притворяется?» Он прошел мимо нее, чуть постоял почти не дыша, отвернулся и сел за стол. Сделать вид, что ничего не случилось? Снова сесть за обзор? Но нет для человека ничего мучительнее неизвестности. А Мелита даже не шевельнется. Так что надо садиться за работу.
— Долго ты еще будешь сидеть? — раздался через короткое время голос жены. Мелита лежала, как и раньше, лишь чуть повернулась лицом к столу. В отблеске света отчетливо вырисовывался ее профиль: высокий лоб, прямой нос, приоткрытые полные губы и чуть выдающийся подбородок.
«Какая она красивая…» С трудом сдержавшись, чтобы не встать, Андрис ответил:
— Пока не закончу отчет о народных собраниях.
— Я хочу спать! — твердым металлическим голосом сказала жена. — Мне свет лампы мешает.
— Мелита…
— Не могу заснуть, когда свет бьет в глаза.
— Прикрою лампу, чтобы не мешала тебе… — потянулся он за лежавшими на краю стола газетами.
Какого усилия стоит иной раз человеку сдержать себя.
Собрание агитаторов состоялось в верхнем, так называемом малом зале Народного дома. Руководители: депутат, директор банка Бастьян, депутат и дипломат Феликс Циелен, директор банка и Рабочего театра Карлис Тифенталь, или же поэт Дзильлея, и специалист по военным делам партии социал-демократов, лейтенант запаса, депутат Бруно Калнынь — заняли места за столом президиума, прежде чем собравшиеся кончили курить и расселись по своим местам. Руководители выглядели именно так, как их в предвыборные недели изображали карикатуристы газет конкурирующих партий. Бастьян мрачный, с наморщенным лбом, Циелен развязно развалился на стуле, засунув большие пальцы рук за жилетные проймы. Тифенталь, горбясь, обеими руками облокотился на стол и выставил вперед клинообразную бородку, Бруно Калнынь, по-военному подтянутый, с гладко зачесанными спереди, но взъерошенными на затылке волосами. Казалось, он пропускал мимо ушей ругань, с которой на бывшего министра земледелия Линдыня обрушился плечистый Билманис за банкротство книготоргового общества «Голос культуры». Какая глупость! Допустить, чтобы перед самыми выборами в сейм пошел с молотка социал-демократический кооператив, имеющий отделения во всех крупных центрах Латвии и пайщиков во всех кругах общества. Какой скандал! На кризис можно, конечно, что угодно свалить, но политическую глупость им оправдывать нельзя.
— Очевидно, назревает что-то важное, — бросил Пилану сидевший рядом пропагандист трудовой молодежи Херберт Роман, чиновник городской управы. — У больших товарищей уж очень озабоченный вид.
— Послушаем… — Андрис отодвинулся от соседа, не собираясь поддерживать разговор.
Утром, когда Мелита убежала на работу, он в порыве дружеских чувств решил застелить кровать. Запихивая простыню за край матраца, он нащупал там сложенную бумажку. Письмо, написанное на бледно-фиолетовой бумаге. «Жажду тебя, как олень в засуху жаждет воды. Где бы я ни был, мысли мои, как вспугнутые птицы, витают только вокруг тебя…» В строительном управлении Андрис, заперевшись в архиве, внимательно прочитал письмо. Хотя адресат письма неведомым корреспондентом ни разу по имени не назван, Андрис не сомневался, что это Мелита.
Бастьян постучал по столу деревянным молотком и объявил собрание открытым.
— Слово депутату Циелену!
— Товарищу Циелену! — крикнул справа низкий голос.
— Слово депутату товарищу Циелену! — Бастьян еще раз прогремел деревянным молотком.
Циелен разъяснял основные тезисы хозяйственной программы партии: для стабилизации экономики Латвии необходимо срочно ввести государственные монополии. Когда будут монополизированы не только лесная, льняная, сахарная и спиртная промышленность, но и торговля, кризис будет преодолен и на пятьдесят процентов обеспечена победа социализма. Проблема кризиса сложна, поскольку она одновременно проблема международная. Поэтому социал-демократы предлагают равномерно распределить бремя кризиса между всем населением. Жаль, что этому противятся буржуазные партии. Буржуи и слышать не хотят о том, что общего хозяйственного оздоровления следует добиваться путем режима разумной бережливости, разумной экономии в административном управлении государством. Буржуи не понимают, что такая политика укрепила бы демократию, а та в свою очередь содействовала бы развитию промышленности. При развитой промышленности в обществе набирают силы средние классы, и тогда развитию капитализма не сопутствует классовая борьба. То есть — государственный бюджет можно было бы сбалансировать путем введения новых монополий. Что такое государственная монополия? Монополия — это государственный капитализм, при котором средства производства сосредоточены в руках всех. Как уже сказано, в перспективе государственная монополия — самый прямой путь к социализму. Когда все отрасли производства в Латвии будут монополизированы, социал-демократы, получив на парламентских выборах большинство, помашут депутатскими карточками и создадут новый строй. Проголосуют «за» — и социализм будет создан.