— Тебе и впрямь так меду хочется?
— М-м! Я разреветься готова… Ну, а теперь я побежала. Дома меня, наверное, уже ждут. Хозяин рассердится, так иной раз вместо ремня за полено хватается.
— Я малость провожу тебя… — Сильвестр тяжело поднялся.
— У тебя впереди дальняя дорога, в Курземе…
— К утру, до вторых петухов доберусь… Мы в эти дни и не повидаемся. Послушай, — быстро проговорил он, словно вспомнил что-то, — ты послезавтра сходи к большому дубу, что на границе Пекшана. Ну там, где мы с тобой встречались, и в дупле поищи. Поищешь и найдешь кое-что. Да, Верочка?
Прикрываясь по-прежнему одним пиджаком, они шли навстречу сияющему в глубоком мраке огоньку. Легко обутые ноги мерзли.
Отдав распоряжение айзсаргам, нежданные гости собрались покурить в большой комнате мельника. Папиросу взяла и некурящая розульская барынька, которая была не в форменной одежде айзсаргши, как обычно вне дома, а в облегающем жакете и куталась в крестьянский платок. Начальница волостных айзсаргш никак не могла успокоиться. И когда она наклонилась к зажженной волостным старшиной Озолом спичке, ее не очень чистые пальцы так дрожали, что даже неразговорчивый Муктупавел почел нужным произнести несколько успокоительных слов.
— Что верно, то верно, розульская барынька о своем общественно-государственном положении забывать не должна, — дополнил мельника командир айзсаргской роты Велкме. — Она — лицо военное, а военный человек в любом случае должен сдерживаться. Ведь вор известен.
— Так я же говорила вам, кто меня на самом деле перепугал… — справившись с кашлем от папиросного дыма, начальница айзсаргш принялась рассказывать все сначала: — Дело вот как было. Приходит он утром с посудой: «Мне полфунта меду. Денег у меня нет. Прошу поэтому дать в долг». А я ему: «У меня с голяками разговор короткий. Я своим добром не бросаюсь и за то, что продаю, мне наличные нужны. Это мой товар». Ну и наш Янка выставил его. Но чуть погодя тот снова является и снова за свое. Опять ему, как полагается, отказала. А вечером, когда я уже в ночной рубашке была…
— В рубашке… и Янка рядом? Хи, хи, — затрясся от смеха полнотелый Озол.
— Нечего ржать! — Айзсаргская командирша повернулась к волостному старшине спиной. — Я не интересуюсь, в чем и с кем ты спишь, и нечего тебе свой частокол скалить. Так вот, — теперь она уже обращалась к одному Велкме, — вечером, только я легла, он ко мне врывается снова. Опять выставила, как полагается. Думала, хватит наконец. А не тут-то было. Рано утром собаки такой гвалт подняли, что мы все прямо с кроватей повскакали. Выбегаю я во двор и вижу: чужой мужик в саду от собак отбивается. Я выстрелила, так он наутек пустился. Я за ним. Был бы красный, а этот…
— И этого к красным причислить следовало бы, — сурово сказал Озол. — Сообщить куда надо и…
— Так это же Сильвестр, кавалер ордена Лачплесиса, он у меня на мельнице работает, — спокойно сказал Муктупавел, но с явной строптивостью в голосе: свой дом я, мол, бесчестить не позволю.
— Муктупавел прав. Сделаем из него коммуниста, так только сами и опозоримся. Уж лучше в суд подать. — Велкме пододвинул мельниково кресло и уселся, только сиденье затрещало под ним. — Вообще-то мы порою не по-хозяйски распоряжаемся. Этой весной начальник информационного отдела штаба господин Берзинь на собрании айзсаргских командиров хорошо сказал: «Мы своего добиваться должны, но разумно, в каждом месте и в каждом случае по-своему. Поэтому Крестьянский союз…»
— На выборах Крестьянский союз провалился. Ульманис пройдет в сейм лишь в том случае, если те, что опередили его, уступят, — съязвил Муктупавел. Уже почти десять лет он платил членские взносы партии христианских крестьян Латгале, был сторонником ксендза и не без удовольствия поддел членов конкурирующей партии.
— Выборы выборами, а государством управлять — это дело совсем другое, — повернулся Велкме к Озолу и розульской барыньке. — Беда вся в том, что у латышей вообще слишком мало национальной гордости. Подумать только! В двадцатом году латыши половину России могли бы к Латвии присоединить, не поторопись они мир с Москвой заключить. Вот и проморгали. Иностранные гости уже не раз попрекали за это! Порою прямо под землю провалиться хотелось. Так что теперь надо всех подчистую брать. Прочь с дороги! Кому только теперь в сейме брехать не дозволено! Красным, русакам, белорусам, жидам и невесть кому еще. Недавно во время выборов молодцы из польского союза Звионского без зазрения совести потребовали отдать Польше целых шесть волостей Илкустского уезда. Всякие там Валентиновичи, Серафимовичи мешали проводить крестьянские собрания и праздник латгальской католической церкви.