— Нет такой жены, которая не попыталась бы хоть раз отведать плод тайной любви, — очень серьезно начал Роман. — Это, так сказать, натура самки. Твоя не исключение. А коль скоро мы это знаем и понимаем, то нас ничто не должно удивлять и поражать. Ну, допустим, твоя Мелита оступилась…
— Она не моя больше. Сколько раз мне повторять тебе это?
— Ладно. Мелита не твоя больше. Так заодно ты уже и не зять старого Ламберта, профсоюзного льва. А это уже совсем нехорошо. Вскоре, в связи с комбинациями коалиции, начнется перестановка чиновников городской управы. До сих пор тебя выручал Мелитин старик. Посты чиновников четырнадцатого класса на земле не валяются.
— Так что же мне делать? На животе перед ним ползать?
— Ползать или не ползать, но раньше думать надо было. А что, если твои бывшие родственники вздумают тебе отомстить? Мелита захочет свои когти выпустить. Можешь лишиться места.
— Ну и пусть. — Андрис неподвижно уставился вдаль.
— Хвастать — не косить: спина не болит. А что ты делать станешь? На общественные работы подашься?
— И на общественных работах люди работают.
— Люди, конечно. Однако…
— Ну чего ты пристал ко мне? Не знаешь и не хочешь понять, что у меня на душе творится. Была бы возможность, исчез бы на какое-то время из Риги. А вообще, закроем эту тему!
— Закроем, закроем… — согласился Роман и предложил пойти дальше. — Пройдемся до кино «Маринэ». Может, скоро там опять какой-нибудь русский фильм покажут? Однажды я в программе варьете Утесова с его труппой слушал. Знаешь, нечто небывалое. Жаль, что русских артистов теперь в Латвию больше не пускают. Националист Скуениек побаивается коммунистической агитации. Недавно один из его департаментских директоров, не помню, кто именно, не то Салнайс, не то другой, сказал, что русские фильмы, русские артисты для Латвии, как нож в спину. Насмотревшись русских художественных программ, неинтеллигентные латыши начнут думать, что все разговоры о голоде и разрухе в России — болтовня. В одном провинциальном местечке… Послушай, — осекся вдруг Роман, — ты с демобилизованным воином Пурынем знаком?
— Знаком. Ну и что?
— Он может тебе помочь.
— Помочь?
— Конечно. На работу вне Риги пристроить. Видишь, позиции Пурыня теперь в левой фракции Центрального комитета партии упрочились. У него свои тайные намерения. О планах левых мы уже кое-что слышали на собраниях коллегии пропагандистов. Помнишь, сразу же после выборов. Ну, о необходимости изменить тактику, о работе с массами. Пока в Англии Макдональд не переметнулся к консерваторам, пока социал-демократы в Европе не потерпели поражение и в Германии гитлеровские молодчики не стали бить наших, левая фракция не шумела. А теперь другое дело. Теперь все увидели, что массы от социал-демократов отворачиваются. И вот должен увидеть свет план Пурыня. Теперь вспомнили о нем: обратно, мол, к старым, славным традициям партийной работы тысяча девятьсот пятого года! Обратно к практике партийной работы тех времен. К пропаганде на местах! Чтобы в волостях, в малых городах, абсолютно повсюду, агитация между выборами в сейм не была предоставлена местным уездным организациям, Латвию надо поделить на пропагандистские округи, и в каждой из них должен действовать назначенный Центром профессиональный агитатор. Зимой, летом, изо дня в день. Теперь ты понял, что я хочу посоветовать тебе?
— Не совсем.
— Тугодум! Понимаешь, пропаганда тебе неплохо дается, к тому же ты латгалец, а латгальский вопрос теперь на повестке дня! Так почему бы тебе не поговорить с Пурынем? Мой шеф сказал, что центральный комитет уже выделил средства для оплаты пропагандистов латгальского филиала. Там обеспокоены: как бы латгальцы не примкнули к рабоче-крестьянской платформе. Боятся, как бы коммунисты не захватили Латгале в свои руки. Пурынь настоит, так тебя примут в штатные агитаторы. Будешь на своем месте и среди своих.
— Может, ты и прав… Я с обязанностями уездного пропагандиста справился бы.
— Вот видишь! Пошли в общество к Пурыню!
ГЛАВА ШЕСТАЯ