От мыслей о Викентии душа ныла, как разбереженная рана. Тогда в тюрьме они, казалось, окончательно выяснили свои отношения. Викентия перевели в рижскую Центральную тюрьму; когда он вышел на волю, партия послала его в Советский Союз. Уехал — и не вернулся. И перестал Анне писать. Одно его письмо с московским штемпелем, правда, фигурировало как вещественное доказательство во втором деле Анны Упениек, несколько раз ей окольными путями передавали от Викентия приветы, но как давно уже она ничего не имела от него.
Анна задумалась. И только когда Бартулан вторично предложил сесть поближе, она сообразила, к кому он обращается.
Сначала обсуждали решение пленума Центрального комитета партии. Ей зачитать его вслух? Значит, так: резолюция пленума «Политическое положение в Латвии и задачи КПЛ».
Документ длинный и читать его трудно. Напечатан на очень тонкой бумаге, уже не раз читался, местами текст стерся, стал неразборчивым. И освещение слабое. Стоит посильнее дыхнуть, как пламя в стекле лампы вздрагивает, вырывается струя черной копоти. Анна, взяв лампу в руки, водила ею вдоль строчек, будто подавала кому-то сигналы. Читала она неторопливо; текст, напечатанный в разрядку, повторяла, а отдельные места переводила на русский язык. В ячейке ведь есть русский товарищ, которому книжный латышский язык не очень-то доступен.
«Борьба с сектантством… Недостаточная активность… Недостатки в организации единого фронта… Необходима гораздо более острая борьба против колонизаторской политики латышской буржуазии в Латгале… Надо разоблачать предательскую по отношению к рабочему классу политику лидеров социал-фашистов и социал-демократов…» — запомнилось самой Анне. Быть может, потому, что она читала вслух, думала о переводе, не все приведенные в документе примеры остались в памяти. Хотя Анна обычно целиком усваивала содержание партийных решений.
Наконец документ был прочитан. Онемевшая от долгого держания лампы рука опустилась на стол.
— Прочти, пожалуйста, еще раз последний тезис! — попросила Пурене.
— Самый последний?
— Ну, разумеется. Конец резолюции.
Товарищи не возразили, и Анна снова придвинула поближе лампу.
— «Только беспощадная большевистская самокритика снизу доверху, во всех единицах партийной организации, беспощадное раскрытие ошибок и недостатков в партийной работе, с тем чтобы как можно скорее исправить их, только настойчивый и систематический контроль за реализацией принятых решений может гарантировать партии успешную работу на всех фронтах, поможет ликвидировать отставание партии в организации масс на борьбу за диктатуру пролетариата в Латвии».
— Крепко сказано… — согласился Григорий.
— Из этого делаем вывод, — Пурене неподвижно смотрела на организатора, — что пурвиенской ячейке необходимо развернуть самокритику.
— Непременно! — Григорий тоже взглянул на организатора. Анна еще никогда не видела Григория в таком напряжении.
Анна ожидала, что сейчас прозвучат резкие слова осуждения. Сейчас скажут, что организатор упрям, самоуверен, часто не считается с коллективом. И поэтому у них не ладится с агитацией масс, не растут ряды партии. Но заговорил сам Бартулан и именно о том, о чем, наверно, сказала бы и Анна.
— Какое положение создалось в Пурвиенской волости после выборов в сейм? — спросил Бартулан, оглядев по очереди всех присутствующих. — Какое? Рассмотрим этот вопрос в свете решения пленума. Наша ячейка единственная на Пурвиене и еще две волости. Массы, в которых мы должны развивать классовое сознание, это местный пролетариат, интеллигентщина, оппозиционеры в здешних буржуйских и полубуржуйских обществах. Мы распространяем партийную литературу на латгальском наречии, латышском и русском языках, вывешиваем флаги в революционные праздники. Нам помогают человек десять пока еще не организованных, но хорошо зарекомендовавших себя юношей и девушек. Наша ячейка снабжает материалами партийную печать, товарищ Спура готовит статьи. Так что работаем мы неплохо. Нас, по крайней мере, пока никто не упрекал. Но если говорить с большевистской откровенностью, ячейка допускает много ошибок. И ошибок очень тяжелых. Прослушав решения февральского пленума Цека, я на этот счет сомнений не имею. Возьмем хотя бы вопрос о защите национальных прав латгальцев или об организации рабочих русской национальности. Что сделано нами в этом направлении? Ничего, товарищи, ровно ничего не сделано! А мы за это отвечаем. Все как один. И прежде всего я, Бартулан.
Анна с удивлением смотрела на организатора их ячейки. В самом деле? Сейчас Бартулан будет критиковать себя? Скажет о неверном стиле своей работы.