— Ладно, пускай будет по-вашему, — согласился Андрис. — Поговорим с невестой Урбана.
Домишко родственницы Вероники Курситис — один из самых маленьких среди построек за железной дорогой. Низенький, с двумя неодинаковыми окнами, с жердяными шалашами по обе его стороны: для дров и, должно быть, для мелкого домашнего скота, еще издали разит навозной жижей. Этот запах слышится и в комнате, забитой всякими пожитками и хозяйственной утварью. Полкомнаты занимает старый ткацкий станок, на подоконнике — цветы, отчего дома постоянно сумерки.
Андрис чуть не споткнулся на неровном глинобитном полу.
— Потише… Не веди, Анна, так шибко гостя! — раздался в комнате тихий, видно, хозяйкин, голос.
Та, к которой они пришли, девушка лет двадцати шести — двадцати семи, молча сидела на кровати. При виде гостей она чуть приподнялась, но не встала.
Упениек взяла стоявшую перед станком табуретку.
— Гостя привела? — спросила хозяйка.
— Вероника, — наклонилась Анна к невесте Урбана, — это мой знакомый из Риги. Он хочет поговорить с тобой, как проводить в последний путь Сильвестра.
— Какие могут быть проводы, когда полиция прячет умершего, — возразила хозяйка. — Сами зароют. Чужим не дадут.
— Но Вероника не чужая. Вся волость знает, что Вера была невестой Сильвестра.
— Вся волость знает, а они знать не хотят, — сказала девушка. — И ксендз в том числе… Была у него…
— Чего же они хотят?
— Так я ведь говорила, — снова поспешила вмешаться старушка. — Сами зароют.
— Так на кладбище все же?
— Не на кладбище! — грустно покачала головой Вероника. — На святой земле ксендз места не дает… Большой грех это, говорит, перед богом…
— На лесной опушке, у старого кладбища… — пояснила хозяйка. — Тайно, чтобы народ не собирать.
— Тогда мы, Верочка, на другой день проводы ему устроим, у могильного холма. Все как полагается: с цветами, речами и, может быть, даже с песнями.
— В самом деле с цветами и речами? В самом деле?
Андрис удивился, что невеста Урбана вдруг так оживилась.
— Я и не знаю, как благодарить вас… Чего бы ни сделала… за то, что поможете как полагается помянуть Сильвестра, готова руки и ноги вам целовать.
— Не надо так! Нечего перед людьми унижаться. И перед друзьями тоже. Ты слишком принизила себя, на Курситиса работая. Повиновалась ему, как одержимая.
— Я от Курситиса уйду. Все равно, даст он мне трудовую книжку или не даст. А тебе, Анна, и твоим спасибо за добро, за то, что сделали для Сильвестра. Ввек не забуду…
— Мы ведь не потому, — начала Анна, глядя на Пилана. — Мы ради человеческой справедливости это делаем. Ведь так, товарищ Пилан…
— Вопрос как будто выяснен, — говорила Анна, когда они вдвоем с Андрисом опять топали по засохшей полевице и хвощу в низине, что за огородами у пурвиенских лачуг.
— Похороны состоятся у могилы. С них мы начнем акцию протеста против произвола буржуазии и угроз фашизма. Похороны на старом кладбище послужат сигналом. Поэтому на них должны выступить представители обеих организаций. Было бы целесообразно, чтобы первым говорил оратор от социал-демократов. Из-за полиции.
— Возможно. Да, так, пожалуй, будет лучше.
— Договорились! — Анна взяла Андриса под руку. Теперь требовалось выяснить отдельные подробности. Как он считает? Не лучше ли им явиться на старое кладбище обоим вместе?
Поздно вечером к Пилану в каморку вошел хозяин гостиницы Шпунгин. Только что приходила его кузина со Станционной улицы и страшные вещи нарассказала. В постели зверски порезана волостная айзсаргская начальница. И ранен городской мировой судья, он как раз гостил у нее. Начальница большая охотница до молодых мужиков, и только один привыкнет к ее постели, как она уже подыскивает себе другого. На этот раз отвергнутый любовник оказался особенно мстительным: это бывший батрак розульской хозяйки. Но полиция считает, что у Яниса за спиной стояли другие: подлинные виновники — враги государства, иностранные агенты. Уездный начальник поднял дополнительные полицейские силы, мобилизовал айзсаргов. Готовятся обыски. И он хотел бы просить господина из социал-демократической партии, чтобы тот, если в гостиницу нагрянет полиция, вел себя повежливей с ней. Во время выборов в сейм у Шпунгина останавливался депутат Муйжниек, и так с блюстителями порядка поцапался, что он, Шпунгин, потом чуть не разорился, задабривая господ угощениями. Он понимает, что социал-демократия вполне государственная партия, но в таких случаях все же… Он, Шпунгин, право, не в состоянии еще раз позволить себе такие расходы.