— Тихо! — прошептал он, потащив ее за руку по закиданным капустными кочерыжками и увядшей картофельной ботвой огородам. — Только не отставай. Там будет поинтереснее, чем смотреть на эти бесплотные небесные силы. Если хочешь знать, так в этих фильмах святых играют девицы весьма сомнительного поведения и такие же актеры. Моему брату попался немецкий иллюстрированный журнал, в котором все это подробно описано. Ты не смотри на меня совой, я ничем плохим прельщать тебя не стану! Только о том, что ты увидишь и услышишь, никому ни слова. И в школе — тоже!
Они зашли в рабочий домишко на набережной Даугавы. Тут пахло щами и сушившейся обувью. Забитые всякой рухлядью сени, в комнате — печь с плитой, стол, подоконники уставлены цветочными горшками, широкая кровать в углу, сундук, скамейка вдоль стен напомнили Анне о крестьянском жилье в Пушканах.
В комнате они застали двух мальцов в темно-синих блузах, не то учеников какой-то мастерской, не то железнодорожников, продавщицу гротенской книжной лавки Пранусе и полную девицу из второго класса, о которой поговаривали, что из-за больной матери она вынуждена бросить школу. Познакомив Анну со всеми, Плакхин вышел из комнаты и чуть погодя привел с собой кареглазого парня лет двадцати пяти в сером городского покроя пальто.
— Товарищ Антон нам расскажет сегодня о последних событиях у нас и за границей, — сказал Гирш.
— Я для начала предложил бы кое-что прочитать. Например, отрывок из романа Андрея Упита «Северный ветер». — Парень достал из внутреннего кармана пальто завернутую в серую бумагу книгу.
— Может быть, кто-нибудь из присутствующих уже читал «Северный ветер»? Или хотел прочесть, но ему что-то помешало… — И он почему-то повернулся к Анне. — «Северный ветер» — большое событие в латышской культурной жизни. Думающая молодежь не может пройти мимо него. Хоть автор романа и повествует о прошлом, он все же говорит о нас, о сегодняшнем дне. В Латвии опять наступила суровая духовная и политическая зима. Все светлое, все весеннее подавлено. Кое у кого сердца скованы льдом. Нужны слова художника, чтобы растопить застывшую гору. Чтобы люди поняли: солнце свободы ушло не навсегда. После Райниса Андрей Упит самый крупный латышский писатель. За революционную деятельность буржуи бросили Упита в тюрьму. Власть черного воронья жаждала крови писателя. Но реакционерам был дан мощный отпор трудовым народом, палачи испугались. Андрей Упит вышел на свободу. И принес нам из тюремной камеры созданный там роман. Убедительное доказательство непобедимости трудового народа. Степинь, — товарищ Антон подал книгу одному из мальцов в синей блузе, — прочитай, пожалуйста, отмеченные страницы!
Анна была в недоумении. Почему именно этому, у него такой тихий голос. Это было первое впечатление, пока парень читал о церкви, где пастор бичует словами крестьян за то, что они пошли заодно с социалистами. Но только пастор обратился к барону и к схваченным драгунами революционерам, как чтец преобразился. Степинь обладал завидной способностью передавать манеру говорить разных персонажей, произношением слова раскрывать человека. Прежде всего — борца. Такого, как упитовский Лиепинь, смело идущего на смерть за дело трудового народа и глубоко уверенного: свобода будет завоевана. Возглас Лиепиня перед расстрелом «Да здравствует революция и социализм!» парень произнес с такой силой, что Анна вздрогнула. Она ничего подобного еще никогда не слышала. Словно во всем описанном в книге участвовала и она сама, видела все собственными глазами. Она сейчас вдохнула холодный зимний воздух, перемешанный с пороховым дымом. Научиться бы так читать!
Из-за впечатления от пережитого она какое-то время не была способна следить за работой кружка. За тем, что рассказывала девочка из второго класса и говорил товарищ Антон. Должно быть, что-то очень важное, уж очень внимательно слушали присутствующие. Но слова Антона Анна пропустила мимо ушей.
— Ну, не жалеешь? — спросил Плакхин, когда они шли вдвоем вдоль реки к тропе, ведшей к гротенскому замку. — Как здорово он все объяснил. Про того же Ллойд Джорджа. Как тонко, а?
— Мне больше всего понравился «Северный ветер», — задумчиво ответила Анна.
— Тонкая вещь. За сердце хватает. Значит, будешь ходить к нам?
— Буду! — радостно отозвалась она. — Если я вам, конечно, подхожу.
— Тоже мне… Подхожу? Точно паненка какая-нибудь. Не подходила бы, не позвали бы. С этим товарищ Антон не шутит.
С этого началось участие Анны Упениек в гротенском молодежном нелегальном кружке. Для нее кружок был не только общественным воспитателем, но и источником силы, помогавшим переносить нападки инспектора и Тилтини, издевки аристократов. Теперь Анна была связана с борцами и, что касается Анны, какая-то Елена Вонзович со своей блажью могла хоть лопнуть. Хотя кружок собирался раз в две недели, у него, поскольку он состоял из учащейся молодежи (оба парня в синих блузах из железнодорожного депо и Пранусе из книжной лавки тоже самостоятельно готовились к выпускным экзаменам в гимназии), было меньше возможностей и заданий, чем у ячейки рабочей революционной молодежи. На собраниях читали книги, разбирали политические статьи и кое-что делали для их популяризации. Иной раз — такое Анне выпало лишь накануне ярмарки — гимназисты помогали доставлять в определенное место приезжим из деревни «гостинцы от тетушки Мадали». Иной корзинку, иной узелок, а иной — календарь. В кружке вместе читали нелегальные газеты и листовки, потом пересказывали это верным людям из школьников и служащих гимназии.