— Пересказывайте собственными словами, не называя источников! — наставлял руководитель кружка.
Анна таких совершенно верных людей не знала. Кроме Спарок, а с ней дружил Гирш Плакхин. Вилцане казалась слишком трусливой, Геркан старалась угождать Тилтине. А с Пиланом лучше не связываться. Может быть, попробовать с белорусами! Но поди подступись к ним! Ощетинились, как ежи. Анна в «устной массовой разъяснительной работе» оставалась не у дел. Но ни товарищ Антон, ни Гирш за это ее не попрекали. Всякое бывает. К тому же их кружок, прежде всего, самообразовательный. Такие молоденькие, как она, должны сперва обрести знания. Такого оправдания Анна не понимала. Это задевало ее самолюбие. Другие могут, а ты не можешь? И она стала ломать голову над тем, как совершить нечто в самом деле значительное, революционное. Потревожить черных школьных шершней. Подвернулся бы подходящий случай…
— В городке безработные выйдут на демонстрацию, — шепнул во вторник Плакхин. — Работающие поддержат безработных забастовкой. Напечатаны воззвания. Я принес нашим, чтобы прочитали. На тебе, только поосторожней! — И он сунул Анне в руки обернутую коричневой бумагой книгу «Основные понятия о государстве и праве». Когда она, выбежав во двор, в тайнике за поленницами дров открыла ее, то нашла между страницами три воззвания под заголовком «Работы, хлеба, свободы!»
— Так вот оно что… — она поняла, что настал ее черед. Взяла один из листков, сложила и спрятала за вырез блузки.
Прикрепить листовку к входным дверям, как она задумала, не удалось. На дворе вертелись директор и Тилтиня, они помогали новой учительнице доставить со станции вещи. Вонзович занималась уборкой коридора и никак не могла закончить. Затем начали подходить незнакомые господа. И она решила подкинуть листовку в кабинет естествознания. Он теперь пустовал, но завтра на первом же уроке…
Воззвание обнаружила Вонзович. Листок попал к инспектору, и вечером начался повальный обыск. У Геркан под тюфяком нашли книгу Войнич «Овод» на русском языке. Девушка призналась, что книгу дал ей Плакхин. И когда утром Гирша у входа обыскали, то из его портфеля извлекли запрещенный в школе сатирический календарь «Голоса культуры».
— Все ясно… — Инспектор отнес крамольную книгу в директорский кабинет.
Слова Биркхана стали известны в классах. Вскоре разразился скандал.
Скандал начался на второй перемене. Еще после первого урока стало заметно, что аристократы что-то затевают. Выйдя в коридор, они, как обычно, построились гуськом — один за другим, с интервалом в два шага, но, маршируя, они на этот раз не соблюдали, как всегда, строгий военный порядок. То и дело кто-нибудь нарушал строй, забегал вперед, чтобы пошептаться с вожаком, молодым Буйвидом, и с аристократками девушками, а Вонзович металась во все стороны, как белка в орешнике. На второй перемене вся знать в коридоре сбилась в кучу; о чем-то пошушукались, построились и замаршировали, заорав во все горло на известный мотив националистическую песенку собственного сочинения:
Пели бравурно, чеканя шаг, не обращая никакого внимания на то, что просто орали. Подумаешь — сейчас не до мелодии, не до стройности голосов! Они делают патриотическое дело, объявляют войну голодранцам, которые шатаются повсюду, пугая людей и проповедуя коммунизм. Аристократы выступают против тех, кто разбрасывает в школе листовки, читает подлые книжки. Но их националистический галдеж остальных в восторг не привел. За горлопанами никто не побежал, не рукоплескал им, как они ожидали. Даже патриотически настроенные учителя не нашли нужным выйти из учительской. И от повторения самодеятельной песни аристократы отказались.